что шестой в этом жутком помещении была Алена. Должно быть, работники морга немало потрудились над ее лицом – во всяком случае, после взрыва Павел готов был увидеть худшее. Все тело ниже подбородка было закрыто белой кружевной тканью и завалено грудой цветов.
Павел подошел к ней, положил руку на край гроба. Ему трудно было заставить себя прикоснуться к покойнице, но он сделал над собой усилие, наклонился и коснулся сухими губами холодного воскового лба. Он ощутил на губах привкус дешевой парфюмерии – крема, которым санитары покрыли кожу, чтобы придать ей живой вид. Павла передернуло от отвращения. Неужели это Алена?
Он вспомнил недавнюю церемонию похорон второй жены, Мананы. Там все было по-другому – шикарная церемония, море цветов и толпа людей. Он, Павел, ежесекундно помнил, что на него смотрят сотни глаз, и всячески выставлял напоказ свое горе.
Здесь не было никого, никто его не увидит, ему не надо играть. Он мог ненадолго здесь, рядом с Аленой, стать самим собой.
Наверное, годы, прожитые с ней, были лучшими в его жизни... Как она была весела и энергична, как переполнена жизненными силами... Они часто ссорились, и ссоры бывали очень тяжелыми – два человека с сильными, независимыми характерами не могут ужиться. Но даже эти ссоры что-то давали ему, оставляли ощущение свежести, какое бывает после грозы или шторма.
Почему они разошлись? Наверное, у нее все же был слишком сильный, слишком независимый характер, а каждый – или почти каждый – мужчина ищет женщину мягкую, покладистую, может быть, немного недалекую...
Когда карьера Павла сделала очередной крутой виток и его пригласили в Москву, он посчитал это удобным поводом для того, чтобы сжечь за собой все мосты. В то время их ссоры стали почти непрерывными, и Павел решил поставить точку. Алена, как ни странно, согласилась на развод удивительно легко – у нее на телевидении дела тоже пошли успешно, и уходить с работы она не собиралась...
Потом у него были другие женщины, потом появилась Манана... В каждой своей женщине Павел, должно быть, неосознанно искал Алену, искал безуспешно.
И теперь – вот она, Алена, точнее, то, что от нее осталось, – искалеченное взрывом тело, заваленное ворохом цветов, запах прозекторской вместо ее любимых «Палома Пикассо», лицо восковой куклы, смутно напоминающее ее резкие, выразительные черты...
Павлу послышался какой-то негромкий звук за спиной, но он не обратил на это внимания – он был занят своими мыслями, думал, виноват ли он перед Аленой. Однозначно он не мог ответить на этот вопрос. Зато был уверен, что многим обязан своей первой жене. Она не давала ему расслабиться, она заставляла его постоянно работать, делать карьеру...
За спиной снова раздался какой-то скрип. Павел возмущенно оглянулся – он хотел обругать наглеца, который посмел мешать ему в такой момент...
Но то, что он увидел, поразило его, как удар грома. Молодой мужчина – один из тех двоих, кого Павел, войдя, посчитал жертвой дорожной аварии или раннего инфаркта, – вылезал из гроба. Его изжелта-бледное лицо, грубо подкрашенное неумелым санитаром, было так же неподвижно, как и у остальных покойников, но бледно-голубые глаза открылись и страшным, немигающим взглядом уставились на Павла. От этого взгляда веяло страшным холодом, ледяным холодом могилы. Павла забила крупная дрожь.
«Бред какой, – подумал он. – Такого не бывает. Что со мной? Я переработал, и у меня начались галлюцинации? А может быть, этот человек находился в летаргическом сне и сейчас пришел в себя от холода?»
Павел огляделся. Оживший мертвец находился как раз между ним и дверью морга, так что выйти можно было, только пройдя мимо этого зомби, а о таком страшно было даже подумать. Закричать? Получится глупо и унизительно. Власов представил себе, как о нем будут шептаться: испугался покойника, вызвал охрану... Охранники любят сплетничать о своих патронах, через неделю над ним будет смеяться вся Москва...
Тем временем «живой труп» уже вылез из гроба и двинулся прямо к Павлу. Черный похоронный костюм треснул в плечах – он не был рассчитан на физические усилия. На ногах покойника были пресловутые белые тапочки, и это почему-то особенно напугало Власова. Лицо мертвеца, как и положено покойнику, было неподвижно и невыразительно, но его глаза, по-прежнему прикованные к лицу Павла, горели страшным ледяным огнем. В этих глазах светилась неотвратимость судьбы.
Павел попятился. Монстр приближался к нему – не слишком быстро, но неуклонно. Павел еще отступил назад и почувствовал спиной холодную стену. Шаг за шагом оживший покойник приближался...
Павла охватил невероятный животный ужас. Он даже не представлял себе, что ему может быть так страшно. Забыв о своих амбициях, забыв, как он только что боялся насмешек, он хотел крикнуть, позвать на помощь, но спазм ужаса сжал голосовые связки, и он смог только чуть слышно прохрипеть:
– На помощь!
Разумеется, через толстую дверь морга его хрип никто не услышал. А «живой труп» уже подошел к нему вплотную, и его ледяные руки плотным кольцом сжали горло Власова...
В глазах у Павла потемнело, он попытался сбросить эти страшные руки, но с таким же успехом можно было пытаться разорвать стальной ошейник.
«За что? – думал Павел. – Неужели за Манану?»
Это была его последняя мысль. Монстр со страшной силой сжал пальцы, в горле у Павла что-то отвратительно хрустнуло, и он перестал существовать.
Возле морга больницы Святой Елизаветы, что на улице Вавилова, толпилась обычная в таких местах публика – заплаканные женщины в черных кружевных платочках, сухонькие задумчивые старушки, краснолицые насупленные мужчины. Но сегодня была в этом месте и необычная публика: плечистые, подтянутые молодые люди, хорошо одетые деловые господа – охрана и свита Павла Васильевича Власова. Обычную публику охранники отодвинули в сторону, несмотря на всеобщее возмущение. Судя по напряженно-ожидающим лицам охранников и сосредоточенному безделью свиты, сам Власов был внутри. Двое молодцов у входа стояли с таким видом, будто они вдвоем собираются защищать Фермопильское ущелье.
Олег припарковал машину в сторонке и огляделся.
– Сами видите, Надежда Николаевна, как дело серьезно поставлено.
– Вижу, но давайте все же подойдем поближе.
Надежда взяла его под руку, и они медленно пошли к небольшой толпе, которую охрана Власова оттеснила в сторону от дверей. Надежда рассеянным взглядом обводила окрестности, как вдруг какое-то движение заставило ее вздрогнуть.
– Куда вы смотрите? – отреагировал Олег. – Что случилось?
– Там... вон, видите, человек удаляется от здания морга.
– Ребенок? – с сомнением протянул Олег.
– Нет, не ребенок, – твердо ответила Надежда.
От морга поспешал странный маленький человечек. Он был сгорбленный, в старом ватнике и без шапки. К лысому черепу были приклеены реденькие волосики. Он очень торопился и на бегу странно подволакивал ногу.
– Это он! – Надежда бегом устремилась за незнакомцем. – Я видела его вчера у колдуна. Карл Иванович! – выкрикнула она на бегу.
Карлик дернул шеей и не оглядываясь почти побежал по тропинке. Но Надежда прочно висела у него на хвосте и догнала через минуту.
– Карл Иванович, – проговорила она, запыхавшись, – куда же вы? Постойте!
Горбатенький уродец обернулся, посмотрел на нее маленькими хитрыми глазками и пропищал хрипло:
– Ошиблись, гражданочка! Не знаю я никакого Карла Ивановича.
– Ах ты, старый прохиндей! – разозлилась Надежда и схватила его за рукав. – Сейчас в милицию сдам!
Карлик молча вырывался.
– Вы что – с ума сошли? – подоспел Олег. – Драку тут устроили!
Рассвирепевшая Надежда обернулась к нему, чтобы объяснить, и выпустила рукав старого ватника.
