встану, то просто взмою вверх, как пушинка.
Ощущение странности не уменьшалось: теперь многие успели закончить свой ланч, проходили мимо, заговаривали с нами, улыбались, приветствовали нас с Хилари в Пэмбертоне, а потом высказывали пожелания поскорее увидеть нас на беговых дорожках или около конюшен.
— Вы должны навестить нас, — предложили несколько женщин, я улыбнулась и ответила, что мы сделаем это с удовольствием, и разговор вновь перешел на лошадей и охоту. Я убедилась, что объявление, которое увидела Хилари при въезде в город, было верным: охотничий сезон — или, по крайней мере, сезон охоты на некоторые виды животных — действительно открывался на следующей неделе. А вскоре, очевидно, разрешат и другие виды охоты.
Разговор мало касался каких-либо иных проблем. Охотничьи ружья, луки, собаки, снаряжение, одежда… Не морочащие себе голову высокими материями мужчины и женщины в Гостинице, казалось, знали о ритуале убийства животных столько же, сколько знали о лошадях. Так же, мак мои современники в Бакхеде были знакомы с теннисом, работой в садах и автоклубами.
Мне не нравился этот разговор из-за Хилари, но я ничего не могла сказать ей при всех, поэтому я лишь наблюдала за дочерью. Она вновь притихла и тщательно изучала меню десерта. Я не могла придумать, что я ей скажу, когда мы останемся одни в летнем домине Тиш. Мы неосторожно оказались в таком месте, где охота была страстью, которую нельзя ни скрыть, ни оставить незамеченной. Хилари придется каким-то образом примириться с этим. Я не могла построить для нее совершенный мир.
Внезапно я посмотрела на Тиш, и мне показалось, что я не узнаю женщину, сидящую напротив меня. Да, она выглядела как Тиш — или как должна была бы сейчас выглядеть моя подруга, — и в течение прошедшего дня и ночи она была не менее теплой и любящей, доброй и открытой, чем раньше. Но сейчас казалось, что нечто глубинное, основное изменилось в моей подруге. Вдруг Тиш превратилась в одну из окружавших нас женщин, которые останавливались поболтать у столика, женщин экзотических в их простоте и уверенности, погруженных в дикий, изобильный, привычный мир, который, я это знала, навсегда останется чуждым мне миром.
Раньше, заметив, что разговор об охоте беспокоит Хилари, Тиш тут же переменила бы тему, но теперь она, казалось, не замечала, что за ее столом сидел ребенок со слишком широко открытыми глазами. Я уже отметила для себя, что дети не составляют существенной части этого мира.
Гостиница постепенно пустела, мы закончили пить кофе и вышли на сверкающую от солнца автостоянку.
— Вы правда приедете на завтрашние соревнования? — спросил Картер Деверо у нас с Хилари. — Упроси свою маму прийти. В конюшне есть подходящие для тебя лошадки. С такими длинными ногами, как у тебя, ты потрясающе будешь смотреться в седле, как туго натянутая лайковая перчатка на изящной ручке.
Солнце вновь засияло в глазах Хилари, и я кивнула Картеру в знак согласия. Мы расстались.
— Я не знала, что эта местность такой важный охотничий район, — сказала я Тиш, когда мы выезжали со стоянки, — как я понимаю, даже женщины здесь не прочь пострелять.
— Господи, конечно! Там — в полях и лесах вокруг топей реки Биг Сильвер к востоку от нас — находятся самые лучшие в мире охотничьи угодья. Люди из разных частей света приезжают сюда поохотиться. Лисицы, перепела, олени, голуби, утки, куропатки, индюки и белки — только выбирай. Многие крупные частные заказники находятся именно здесь. Ты знаешь, большие такие плантации…
По моему лицу она поняла, что я ни о чем таком даже и не догадывалась.
— Вообще-то, — продолжила Тиш, — плантации разбросаны по всему Югу, но по какой-то причине дедушки всех этих владений были основаны в свое время только вокруг Пэмбертона. Большинство из них создано „зимними жителями', которые имели обыкновение приезжать сюда, скупать сотни тысяч акров[20] поросших лесом земель по безобразно низким ценам и строить особняки или охотничьи домики, причем некоторые походили скорее на огромные коттеджи. „Зимние жители' возводили и заезжие дома, где сдавались койки для охотников, различные склады и сараи для свежевания туш и дубления шкур, помещения для слуг, псарни, конюшни и все такое прочее… словом, настоящие феодальные поместья. Богачи приглашали узкий круг друзей на охотничий сезон, а остальную часть года поставляли древесину или выращивали культуры, дающие прибыль, дабы плантации окупались. В основном вокруг нас живут лесопромышленники. Сейчас большинство плантаций сдается в аренду на сезон охотничьим и рыболовным клубам, но до сих пор они остаются частными и весьма шикарными. Вряд ли кто- либо вне этого круга знает об их существовании. Три или четыре таких плантации расположены вокруг Пэмбертона. Чарльз и Картер охотятся на одной из них под названием „Королевский дуб'. Ее владелец — житель Пэмбертона Клэй Дэбни. Милейший человек. Мы все его очень любим. „Королевский дуб' — старое семейное владение. Клэй и его сын держатся за него, хотя могли бы сделать целое состояние, если бы захотели продать такую собственность. Но они прекрасно справляются со своими делами, а в мире полно безобразно богатых людей, желающих приехать сюда для охоты. Так что Клэй может содержать и постройки, и большой дом, и прислугу. Я думаю, он сдает в аренду часть леса компании по производству бумаги. Недавно Дэбни выстроил взлетную полосу длиной в шесть тысяч футов для небольших реактивных самолетов, а может, это сделал Чип, его сын, я не знаю.
— Охоту на большой плантации надо хоть раз увидеть, Энди, — сказала Тиш. — Тебя пригласят по крайней мере на одну из них, и ты должна пойти. Это не похоже ни на что в мире. Все здесь соответствует старому европейскому стилю, с оттенком избранности и тайны. До мелочей соблюдается ритуал. Когда я бываю в „Королевском дубе', я всегда вспоминаю „Сад Финци-Континис', помнишь этот фильм? Конечно, не то же самое, но на память невольно приходят знакомые кадры.
— А что, все женщины Пэмбертона помимо верховой езды еще и охотятся? — спросила я. — Как-то я не считала охоту женским видом спорта…
— Многие. Знаешь, здесь говорят, что каждая вторая женщина в городе глуха на одно ухо из-за того, что слишком часто стреляет из ружья. Все, с кем ты сегодня познакомилась, занимаются охотой. Я не охочусь, потому что почти не умею стрелять, и, видно, никому не удастся меня научить. И, конечно, мне неприятно само убийство животных. Тебе, разумеется, тоже не обязательно этим заниматься. Но ты все равно очень много узнаешь об охоте, а в противном случае тебе просто не о чем будет разговаривать в гостях.
Я вдруг почувствовала, что Тиш вызывает у меня досаду, но не могла сказать почему, пожалуй, меня раздражала ее беспечная уверенность. Уверенность в том, что я легко смогу проскользнуть в мир, в котором вращалась она сама. Тиш, как никто другой, знала, как хрупки были наши с Хилари чувства, знала, что нам будет весьма трудно с деньгами и что мне придется очень напряженно работать, чтобы свести концы с концами. У нас просто не останется времени для званых гостей и вечеринок и еще меньше — для скачек, всевозможных сборов и охоты на лис.
И она, конечно, должна была знать, что мои вкусы никогда не распространялись на те виды спорта, которыми могут заниматься только богатые люди. И уж, разумеется, на те, которые связаны с убийством животных. В глубине сердца я была, так же как и мой ребенок, истинно городским созданием.
И я была глубоко обеспокоена мыслью об этих больших плантациях, молчаливых и скрытых от посторонних глаз, поросших темными лесами, раскинувшихся в речных топях к востоку от города. Казалось, что-то дикое, первобытное, старое как мир прижалось к земле где-то вдали, незримое, но почти ощутимое. Будто какой-то огромный зверь, мощный и бесшумный, затаился прямо за границей теплого круга бивачного костра.
Негодование по поводу этой неизвестной для меня Тиш и ее яркого опасного мира тихо и безмолвно кипело во мне, пока мы не въехали на подъездную аллею дома. И тогда я заметила:
— У вашего жокея белое лицо.
Она не обратила внимания на мой тон и рассмеялась:
— Да, Пэмбертон — единственное место в мире, где все еще в порядке вещей иметь на газоне черных жокеев, отлитых из чугуна. Но мы побелили нашего просто из принципа. Мы — единственные тайные либералы в городе.
Кажется, что именно слово „тайные' все поставило на свои места. Это была та самая Тиш, моя дорогая, пылкая, добросердечная подруга, неистовая защитница угнетенных во всем мире, моя соратница в бегстве от общества Вудстока,[21] единственная из нас последовавшая
