Россия в середине 18 века

нас настоящего дела; но нам не должно по тому поступать, а смотреть на собственный свой интерес и пользу, почему прошу ваше превосходительство при случае е. и. в. внушить, чтобы со столь рановременным и по суровости времени и стуже более вредительным, нежели полезным, походом не спешить»⁴³. Шувалову удалось уговорить Елизавету отложить поход против Пруссии.

В январе 1757 г. взамен инструкции Бестужева-Рюмина был составлен план будущей кампании. Он предусматривал действия армии Апраксина в пределах Восточной Пруссии с последующим занятием ее столицы — Кёнигсберга. Поход был начат в мае

1757 г.

Невозможность прямого пути из Риги в Восточную Пруссию, а также необходимость соединиться с двигавшейся с Украины конницей способствовали выбору окружного пути через Ковно. Особый осадный корпус генерала В. В. Фермора направился к Мемелю — важному порту и крепости Восточной Пруссии, прикрывавшей ее со стороны Куршского залива. В Ковно армия прибыла 7 июня 1757 г. Поход проходил в трудных условиях и крайне медленно: полки двигались вместе со своими обозами и растянувшиеся на десятки верст телеги и фуры сдерживали идущие следом войска.

Нужно отметить, что сам Апраксин умышленно замедлял продвижение армии. Во-первых, он ожидал изменений на австро-прусском театре военных действий и надеялся, что у него дело не дойдет до серьезного столкновения с прусской армией. Во-вторых, фельдмаршал, как и многие сановники, с тревогой поглядывал на «молодой двор», зная, что наследник престола Петр Федорович обожает Фридриха II. А между тем здоровье Елизаветы с осени 1756 г. стало внушать опасения. Поэтому Апраксин хотел действовать наверняка и поддерживал переписку со своим приятелем Бестужевым-Рюминым, ожидая от него указаний и советов. Но канцлер был уже не в прежней «силе» и не мог, как раньше, влиять на события при дворе. В письме от 15 июля 1757 г. он рекомендовал Апраксину не тянуть с походом, ибо Елизавета в его присутствии «с великим неудовольствием отзываться изволила, что ваше превосходительство так долго… мешкает». 18 июля он писал фельдмаршалу: «…медлительство вашего марша, следовательно и военных операций, начинает здесь уже по всему городу вашему превосходительству весьма предосудительные разсуждения производить, кои даже до того простираются, что награждение обещают, кто бы российскую пропавшую армию нашел»⁴⁴.

Уже на этой стадии кампании 1757 г. Апраксин не показал себя хорошим военачальником. Располагая огромной властью, позволявшей ему поступать в походе по собственному усмотрению, он постоянно требовал указов и распоряжений правительства. Поход пришелся на пост, и в войсках было много больных. «Правда, — писал Апраксин, — указом Петра Великого и повелевается солдат в том случае в пост мясо есть заставлять, но я собою силу этого указа при нынешних обстоятельствах в действо привести не дерзаю». Когда в конце июня Синод прислал разрешение следовать разумному указанию Петра и выдавать солдатам в походе по фунту мяса и две чарки вина в день, пост кончился, а больных было уже более 11 тыс. человек, или пятая часть армии⁴⁵.

Сохранившиеся письма Апраксина подтверждают мнения его современников (в частности, M. М. Щербатова) о том, что главнокомандующий больше беспокоился о поддержании своего прежнего роскошного образа жизни, чем о состоянии армии. 17 апреля 1757 г. он писал И. И. Шувалову, чтобы тот похлопотал об отсрочке в выплате долгов фельдмаршалом, и обосновывал эту просьбу таким образом: «По выступлении… моем за границу, где, быв всегда в дороге и имея более во всем дороговизны… столов своих никак убавить не могу, но, напротив того, оныя еще прибавиться должны. Сверх же того, сколько я ни старался уменьшить обоз мой, но никак меньше не мог сделать, как двести пятьдесят лошадей, кроме верховых, которых по самой крайней мере до тридцати у меня быть должно, и 120 человек людей, почти все в ливреях…»⁴⁶

Границу Восточной Пруссии Апраксин решился перейти лишь в середине июля, когда было получено сообщение о сдаче после непродолжительной бомбардировки с суши и с моря Мемеля. В армии возмущались тем, что Фермор, располагая полным превосходством в силах (16 тыс. против 800 человек гарнизона слабоукрепленной крепости), позволил пруссакам на самых почетных условиях покинуть крепость.

В Восточной Пруссии против 50-тысячной русской армии действовала 30-тысячная прусская армия под командованием фельдмаршала Г. Левальда. И хотя Левальд располагал значительными силами и временем, он вел себя столь же нерешительно, как и Апраксин. Во второй половине июля его войска заняли оборонительную позицию на правом берегу реки Прегель. Апраксин уклонился от боя и, предприняв довольно рискованный обходный маневр, перешел на левый берег Прегеля по направлению к Алленбургу, с тем чтобы, минуя прусские позиции, выйти к Кёнигсбергу с юго-востока. Левальд, разгадав маневр, тоже переправился через Прегель, но ниже по течению и занял удобную позицию у деревни Гросс-Егерсдорф. Здесь он решил атаковать русскую армию.

Апраксин, зная о близости неприятеля, беспечно отнесся к разведке и вовремя не получил сведения о приготовлениях Левальда. Рано утром 19 августа 1757 г. русская армия двинулась к Алленбургу. Когда рассеялся туман, русские увидели построившихся в боевой порядок пруссаков. Кавалерия принца Голштейнского нанесла стремительный удар в стык авангарда и главных сил. Однако 2-й Московский полк, оказавшийся под ударом, перестроился и сумел выстоять, отбив атаку кавалерии. К этому времени четыре полка дивизии В. А. Лопухина во главе со своим командиром, пробившись сквозь заполнившие дорогу обозы, стали строиться слева и справа от 2-го Московского полка. Именно их и приказал своей пехоте атаковать Левальд. После сильной перестрелки прусские батальоны, создав значительный перевес в силах на узком участке, атаковали полки дивизии Лопухина и охватили их правый фланг. Стоявшие под огнем русские батальоны несли огромные потери — до половины личного состава. Сам генерал Лопухин был смертельно ранен и попал в плен, но был тотчас отбит своими солдатами. Атака прусской пехоты оттеснила полки дивизии Лопухина, которые стали беспорядочно отходить в лес. Это был критический момент сражения. Но ситуацию резко изменил генерал П. А. Румянцев, который с четырьмя полками резерва «продрался сквозь лес», на опушке которого показались отступавшие полки Лопухина, и ударил во фланг охвативших русскую линию прусских полков (среди которых, кстати сказать, был полк известного читателю К. Г. Манштейна). Прусская пехота не выдержала удара свежих сил Румянцева и в беспорядке отступила. Неудача постигла Левальда и при попытке прорвать русские полки справа и слева от Румянцева. Вскоре он отдал приказ об отступлении⁴⁷.

Хотя потери русской армии (4,5 тыс. человек) вдвое превосходили потери Левальда, победа была полная. Но дальше началось труднообъяснимое. Во-первых, Апраксин, завершив «нечаянное» для русской армии сражение победой, не преследовал беспорядочно отступавшего неприятеля и вскоре потерял его из виду. Во-вторых, после победы, расчистившей ему короткую прямую дорогу к Кёнигсбергу, он тем не менее продолжил ставшее уже ненужным обходное движение на Алленбург, удаляясь от Кёнигсберга на юго- запад. После необычайно медленного марша армия пришла в Алленбург, и здесь 24 августа было решено отказаться от взятия Кёнигсберга и отступать к Тильзиту. Апраксин объяснял отступление желанием сохранить армию, страдавшую от недостатка снабжения и болезней. В донесении Конференции он даже попытался обосновать отступление «теоретически»: «…воинское искусство не в том одном состоит, чтоб баталию дать и выиграть, далее за неприятелем гнаться, но наставливает о следствиях часто переменяющихся обстоятельств более рассуждать, всякую предвидимую гибель благовременно отвращать и о целости войска неусыпное попечение иметь»⁴⁸.

Но объяснениям Апраксина мало кто верил. Отступление после победы и занятия большей части Восточной Пруссии было полной неожиданностью, «чему, — как писал А. Т. Болотов, — сначала никто и даже самые неприятели наши не хотели верить, покуда не подтвердилось то самым делом». Мемуарист, писавший эти строки спустя 30 лет, не преувеличил. 14 октября 1757 г. M. И. Воронцов писал М. П. Бестужеву-Рюмину о «странном и предосудительном поступке» Апраксина: «…он и ко двору е. и. в. чрез пятнадцать дней по поданном полном известии о воздержанной над прусским войском победе ничего не писал, и мы здесь ни малейшей ведомости о продолжении воинских операций в Пруссии в получении не имели, покамест, к крайнему сокрушению и против всякого чаяния, наконец от фельдмаршала получили неприятное известие, что славная наша армия за недостатком в провиянте и фураже вместо ожидаемых прогрессов без указу возвращается… будучи непрестанно преследуема и якобы прогоняема прусскими командами…»⁴⁹