— Тогда за что же ей такой почет?
Этого он не знал, и они решили, что попы нарочно так все перепутали, чтобы никто ничего не понял.
Спустились вниз к перевозу. Приткнувшись к маленькой пристани, дремал пароходик. Посидели на скамеечке. В большой реке отражалось необъятное небо, а они вдвоем сидят такие маленькие… Тася сказала:
— Перевозик.
Иван почувствовал, что за одно это слово он полюбил и его, этот перевозик, именно перевозик, а не перевоз, как его называют все. И что он любит все, к чему она прикоснулась рукой или словом, — все равно. Все в его глазах преобразилось и приобрело особое значение, словно он попал в сказочное царство. И вот она — принцесса в белом горошковом платье, которая одним только прикосновением простые вещи делает необыкновенными.
На обратном пути они встретили его маму. Недавно кончился последний сеанс у «Марии Магдалины», все зрители уже прошли, и на набережной снова стало тихо и просторно. Навстречу шла женщина, сразу видно, что не зритель, а, скорей всего, идет с работы и очень торопится. И при этом старается, а это очень заметно, не смотреть в их сторону, хотя на всей по-ночному пустой набережной смотреть больше не на кого.
Тася сразу поняла, кто это идет. Весь ее жизненный опыт пока в основном ограничивался школой. Согласно школьной мудрости, если тебе грозит опасность, надо изловчиться и под партой ухватить себя за пятку, куда в эту минуту уходит испуганная душа. Верное средство, предохраняющее от всех неприятностей, связанных с невыученным уроком. Пятка — это было первое, что ей пришло в голову.
Глупо, но что делать, если сама судьба вызывала ее к доске, чтобы задать вопрос, на который она не знала, как отвечать. За что бы такое ухватиться? У нее под рукой был только локоть Ивана. Она уже давно за него ухватилась, еще у перевозика, и сейчас почувствовала, как он, этот локоть, напружинился под рукавом рубашки. Наверное, Ивану тоже хочется за что-нибудь покрепче ухватиться. Только друг за друга. Тасе сразу, как только она это поняла, стало легче, Ивану, наверное, тоже. Веселое озорство прозвучало в его голосе:
— В рамку!..
Так кричат мальчишки в кино, когда кадр сдвинется на экране, а механик зазевается.
— Ох, Ваня! Это ты? А я задумалась и ничего не замечаю.
— Мама, не выходи из экрана. Ты нас заметила еще на том углу. Вот — Тася.
Мама улыбнулась и протянула руку. И Тася протянула свою руку, но мама мягко ее оттолкнула и просто погладила от плеча к локтю.
— Погуляем, мама.
— Нет, не могу. Два сеанса отбарабанила. «Веер леди Вандермир». Сплошные танго и чарльстоны. Чепуха страшная…
— Почему танго?
— Не знаю. Так решил наш директор. Наверное, оттого, что картина американская. Я все-таки иногда вальсы ввертывала для отдыха.
Иван взял мамину руку, ту, которой она погладила Тасю, и стал целовать пальцы и ладонь.
— Устала. Тогда мы тебя проводим. Да, Тася?
Тася ничего не успела ответить, потому что мама взяла ее под руку с другой стороны, и они пошли теперь уже втроем.
…Вот какое это было время. Что там сейчас? Что уцелело в малоохтинском раю?
Когда умерла бабушка, Иван сразу с похорон зашел к Тасе, они вместе решили, что ему не надо больше отсюда уходить. Зачем, если весь мир — это они двое. Рай!
Вначале было слово, и слово было — любовь. Они лежали в темноте и впервые от сотворения мира разговаривали.
— Ты думал, я маленькая?
— Нет. Не помню.
— Ты даже говорил мне об этом. Много раз.
— Ты и на самом деле маленькая.
— Нет, я настоящая. Взрослая. Посмотри. Дай-ка ухо: у нас будет ребенок.
— Какой ребенок?
— Почему ты так испугался?
— Нет. Просто как-то неожиданно.
— Вот. Оказывается, это ты маленький. Ничего не знаешь.
— Не знаю. У меня никогда не было.
— Детей?
— Ну что ты! Нет. Как с тобой.
— Будет ребенок. Настоящий. Толстый, как ты.
— Я не толстый.
— Ты его будешь любить?
— Не знаю.
— Меня-то ведь любишь…
— Ну, люблю…
— Сказано нерешительно. Повтори еще.
— Люблю.
— Не верю. Еще повтори.
— Если бы не верила, я бы не был здесь с тобой.
— Раньше у тебя получалось убедительнее. Что-то тебе мешает…
— Может быть, обстановка?
— Разве у меня так плохо?
— Мне никогда еще не было так хорошо.
— Тогда что?
— Наверное, неожиданность.
— Ты чего не ожидал? Что я так тебя полюблю, что все тебе отдам?
— Нет. Мне тоже для тебя ничего не жалко. Хочешь всю мою жизнь?
— Конечно. Я только на это и рассчитываю. А ты?
— И я. Мне моя жизнь не нужна без твоей.
— А мне моя.
— Значит, все у нас в порядке.
— Так чего же ты растерялся?
— Я, по-моему, не терялся. Я в форме.
— А когда я сказала о ребенке.
— Ты мне даешь две прекрасные жизни за одну мою заурядную. Вот отчего.
— Видишь, как я тебя люблю. Поцелуй меня за это…
Первая от сотворения мира ночь. Они уверены, что первая, и они правы. Он спросил:
— Когда будет ОН?
— Еще не скоро. Не раньше, чем через девять месяцев. Так говорят.
— Ужасно. Как долго! Кто говорит?
— Все.
— Так долго ждать…
— Мы ничего не будем ждать. Мы будем жить. Нам будет хорошо.
Да, было такое время, такой час жизни, когда все потеряло свое значение. Начиналось что-то совсем новое, и ни она, ни он не знали еще, что же имеет значение, а что не имеет. Для них или для всего мира? Это тоже несущественно: весь мир — это они двое.
Такое время было. Когда?
Круг воспоминаний замкнулся. Таисия Никитична ждала на высоком крыльце, а машины все еще
