– Даже если я выжила из ума, то это мое дело. Ты, Назар, красиво начал, тебя было за что уважать. Но со временем, стал жалок и смешон. Васька начал с низменного уровня, а дотянулся до высот.
– Да он же твоих вместе с Петро...
– Господь прощает грешников, когда они раскаиваются, мне тем более пора простить. В самую трудную минуту мне помогал только он, не ты. Да, я ухожу к нему. Потому что хочу, чтоб меня любили и уважали, чтоб мне не было стыдно.
Ворвалась Рита с истеричным криком:
– Как ты можешь? Ты бросаешь папу?!
– Рита, иди в машину, я потом все объясню.
– Я останусь с папой, а ты... ты предательница. Сама виновата. Из-за тебя все случилось, из-за тебя они приехали... Ты никогда не любила папу.
– Я старалась, – сказала Катя. – Я очень старалась, хотя мне всегда было здесь плохо, но об этом никто не знал. Папа не помог мне, только вначале... Но я свой долг отработала. Ты, Рита, взрослая, имеешь право на выбор, дай и мне его сделать. Леон, садись в машину, тебе в институт надо.
– Я тебя ненавижу! – выкрикнула дочь.
– Когда-нибудь ты поймешь меня, – сказала Катя. – Прощай, Назар.
Леон не осмелился влезть в конфликт между отцом и матерью, только выйдя из дома сказал:
– Мама, а ты не перегнула палку? Какой бы отец ни был, но ты прожила с ним столько лет. Поезжай одна, я пока побуду с ним...
– Твой отец сидит в машине, – резко оборвала его Катя, у сына вытянулось лицо. – Что так смотришь? А ты не задумывался, почему Василий Евсеевич тебя опекал? Почему сделал тебе паспорт, вытащил из деревни, прописал в своей квартире? Ты не жил у него, потому что я запретила, тогда он устроил тебя в общежитие. А откуда у тебя модная одежда, не задумывался? Откуда деньги? И почему сегодня он тебя спасал? Ты ведь застрелил его брата и племянника, такое не прощается. И посмотри внимательно в зеркало, думаю, без моих слов поймешь, чей ты сын. Вот и иди к своему отцу, которому сейчас хуже, чем Назару.
Леон за эту ночь стал взрослым мужчиной. Он понял, что в этой истории есть подводные течения, и не ему судить мать. Он открыл дверцу водителя и предложил Василию Евсеевичу:
– Садись с матерью назад, я поведу до города. Вы оба устали.
Всю дорогу Леон посматривал в зеркало, в котором отражались Василий Евсеевич и его мать. То ли они спали, то ли о чем-то думали с закрытыми глазами, но мама жалась к нему, словно ей было холодно. Отец, держа ее за плечи, иногда смотрел заботливо на мать и поправлял на ней шаль, чтоб закрывала ее от рвавшегося окно ветра. Все это было непривычно, но Леон принял сторону матери...
Марлена перевезли в Краснодар, сделали еще одну операцию. Василий ждал, когда он чуточку придет в себя и сможет говорить. И вот настал час, когда дядя наклонился к Марлену и шепотом потребовал:
– Ни один человек не должен знать, зачем вы ездили на хутор, понял?
– Почему? – гневно сверкнул глазами Марлен, проявив наследственную нетерпимость. – Они убили отца и...
– Вы тоже ездили их убить, они оборонялись, а потом спасали тебя. За покушение на жизнь полагается срок, неужели ты хочешь из больницы попасть прямо в тюрьму?
– Что же мне говорить, на следствиие? Ведь будут спрашивать, кто меня пырнул ножом.
– Следствия не будет. А если кто и спросит, скажешь, что на дороге когда вы остановились, на вас напали бандиты. Тебя ранили, но ты убежал в темноту и потерял сознание. Я тебя нашел по стонам. Все. Ты понял? (Марлен молчал). Если не понял, если жаждешь мести, то я тебя сам уничтожу. Поверь, мне этого не хочется.
– Почему ты на их стороне?
– Это тебе знать необязательно.
Они договорились, но никогда больше не общались. Вскоре после этого разговора Василий Евсеевич увез в Гагры жену (к тому времени Катя успела развестись и выйти за него замуж) и сына, который очень переживал из-за всей этой истории. Ничего, что зима, там было тепло.
– Я не знала, – утирая слезы, сказала Маргарита Назаровна. – Я, не виделась с матерью до самой ее смерти. Василий Евсеевич увез ее в другой город, у него были связи, он еще долго работал, возил маму на курорты. А я не смогла ее простить, ведь папа спился. Не могла простить и Леона, часто из- за этого ссорились с Захаром. Он переехал к отцу с семьей, когда я поступила учиться на медсестру, прожил там всю жизнь, не раз ездил к матери и Леону. А я – нет. Только смерть матери примирила меня с ней и братом, но поздно, когда уже ничего нельзя было исправить, понимание этого жгло душу: как много я потеряла, как виновата... Но раскаяние никого ещё никого не подняло из могилы. Когда мама умерла, Леон рассказал мне все, но про тебя умолчал. Не знаю, почему. Может, хотел, чтоб я мучилась, потому что обидела маму? Утешает меня то, что с твоим дядей она была счастлива. По словам Леона, он безумно любил ее, а она благосклонно позволяла себя любить. Какое-то идиотское счастье...
– Счастье, Маргарита, не бывает идиотским, – пробурчал Марлен Петрович. – Оно либо есть, либо его нет.
– Пойду я, – поднялась она. – До свидания, Марлен.
– До свидания.
Оставшись один, Марлен Петрович долго думал над визитом старой дамы, над их дурацким примирением, будто это что-то могло изменить. Да, он противоречив, поддавшись сиюминутному порыву, чуть не поверил в бога и прочую возвышенную чушь, а теперь ему стало неловко перед самим собой. Он поднялся на самый верх, под крышу дома, условно постучал, сын открыл.
– Паспорта готовы, ты летишь сегодня ночью, – сообщил он сыну. – Но как будешь жить? Тебя будут искать через Интерпол искать, все думают, что ты уже за границей.
– Не беспокойся, папа, – сказал Ярослав, выглядевший, как загнанный зверь. – Мне бы только вылететь отсюда, а там... Все будет хорошо, я еще вернусь и посчитаюсь кое с кем.
– Ты похож на моего отца, – бросил сыну упрек Марлен Петрович и сам удивился свому раздражению. Он свято чтил память отца, но не хотел, чтоб сын походил на него. – Твой дед был нетерпим, тщеславен и жесток, это его и погубило. И не только его.
– Все, все, папа, не надо о былом. Иди, а то заметят, что тебя нет.
– Скажи, чего тебе не хватало?
Долго ждал ответа. Сын курил, нервно сбрасывал пепел в пепельницу и молчал. Неужели он сам не знает? Тогда он безнадежен.
Опираясь на трость, Марлен Петрович спустился вниз, и снова думал о Маргарите, о счастье... Почему- то он никогда не был счастлив, никогда. Все для этого делал, а счастье прошло мимо. Досадно.
Ему помахали внуки, мальчики резвились, хохотали.
Улыбнулся и Марлен Петрович:
– Буду. Еще буду...
