профан в игровых видах спорта, скверно плавает, хотя и у моря вырос. Но вот подтянуться, держась за доску кончиками больших и указательных пальцев, присесть на одной ноге раз пятьдесят – в этом ему соперников нет. Смешно, но Астманов не умеет толком ездить на велосипеде и не водит машину.
Прилично стреляет из пистолета, ловко управляется с ножом и другими колюще-режущими предметами, показывая, при необходимости, что гвоздь, тупой столовый ножичек или вычурную вилку можно превратить в надежное оружие. Кстати, первый свой пистолет, самопал, размером не более ладони, изготовил, учась в четвертом классе, и едва не применил его в уличной стычке. Выучившись на срочной службе снайперской стрельбе из «СКС» (самозарядный карабин Симонова) – оружия непревзойденного в своем классе, долго не мог приладиться к «АКМ». В конце концов отказался от пальбы очередями, смиряя гнев инструкторов и проверяющих быстрой и точной стрельбой в положении переводчика огня на «ОД».
«Мы все учились понемногу…» – в этом смысле Астманов – академик! В голове невообразимая смесь гуманитарных и технических знаний. Может, вполне профессионально, представиться биологом, химиком, учителем истории или русской литературы, журналистом или полиграфистом. Протей, одним словом. Но, бесспорно, есть дар божий – полиглот. Месяц в новой языковой среде – и Астманов уже бойко общается. Он впитывает не слова – музыку языка. Впрочем, что здесь необычного – Астманов родился и вырос в Порт- Ветровске, где одновременное звучание семи-восьми горских языков на базарчиках, в порту или на вокзале – явление обычное.
…Ну вот и решение. Астманов, не торопясь, перенес чемоданчик и парашютную сумку к навесу, под которым маялись в ожидании борта на Союз десяток офицеров, прапорщиков и две помятые девицы, затянутые в джинсы с бычьими черепами на ягодицах и нейлоновые майки с символикой американских ВВС. Присел на свободную скамейку напротив коренастого прапорщика с эмблемами десантника.
– Обещают сегодня борт?
– Ага, второй день обещают, – вяло ответил десантник, – пойми их. Ташкент не принимает, говорят. А вот же, из Тузеля борт сел, но, говорят, на Кабул пойдет. Сюда лететь проблема – отсюда не легче. Эх, было время: ни тебе виз, ни паспортов – справку предъявил, и через Кокайты на Термез, как белый человек… Чайку бы сейчас попить, да в батальон неохота плестись, вроде попрощались вчера по полной схеме.
Протянули друг другу руки.
– Астманов, Алексей, человек божий, – пошутил Астманов.
– Суровкин. Михаил. Потапыч, – не остался в долгу прапорщик. Астманов оценил действительно медвежью силу рукопожатия нового знакомого.
– А что, в дуканчике чаю нет? – Астманов кивнул на серый полотняный навес за шлагбаумом.
– У Рахима? Да все у него есть, только плати «афонями». Чеки не берет. Шарахается. Это чтобы бойцы не заказывали товар. Он, жучара, себя Романом величает. «Дух» еще тот…
– Договоримся, – засмеялся Астманов, – пойдем, брат, проверим гостеприимство. А если борт объявят, увидим и оттуда, как народ засуетится.
– Да тут уже одна посуетилась, – хмыкнул Михаил, – месяц примерно назад. Борт уже винты крутит, ее подвезли на «уазике», сам видел, шустро так выскочила и к рампе. А винта уже не видно – круг прозрачный, на всю катушку. Чиркнуло по плечу, подтянуло воздухом, что ли? Сумку в клочья, руку напрочь срезало. Девку о бетон шваркнуло – метров десять катилась. Не довезли до медсанбата, говорят, от боли сердце остановилось. Вмиг все! Да тут чему удивляться? А вот что лопасти погнуло – неделю борт стоял на ремонте – это полный отпад.
Подходя к навесу, Астманов замедлил шаг:
– Кто хозяин? Который из них?
– Вон спиной к нам сидит, в тюбетейке белой.
– Бисмилляху Рахмони Рахим. – Астманов провел ладонями по лицу и, уже определив национальность сидящих под навесом, продолжил на узбекском: – Мир вам, братья, и благополучие. Хороши ли ваши дела?
Афганцы, сидящие на корточках под навесом, приветливо закивали, ответили на приветствие, приглашая в свой кружок, протягивая щербатые пиалушки с соломенно-желтым чаем. Прапорщик дрогнул:
– Ну их, еще какой заразы прихватим.
Астманов тихо сказал:
– Можешь не пить, возьми только. Сейчас спросим у хозяина что-нибудь другое.
Надо отдать должное тактичности афганцев, они сразу поняли, что «шурави» – советские – подошли со своими делами, и продолжили чаепитие. Рахим был уже на ногах и с полупоклоном приглашал офицеров внутрь палатки.
– Что желают командоры? Есть платок японски с люрекс, куртки кожаны, джинсы, батник, набор- косметика, блестки, ручки с девочкой, карты, сервиз «Мадонна», для ханум твоя – «неделька», чайник с музыка, жвачка «Бубл гумм», «Джентан» – антиполицай, парча иранская, часы «Сейко», магнитофон «Шебро», «Сони», заморозка, гондон с усик, шипам, черный, с шарик – привычно затянул на ломаном русском языке Рахим, полуприкрыв глаза…
– Остановись, брат, – улыбнулся Астманов, – говори на языке отцов, ты же слышал, я понимаю узбекский. Дай моему другу пива, мне «Фанту», «Кемел», вот этот, солдатский… Мясо для двоих, чай сделай, только завари вот этот, «фемили чой» – Астманов показал на красную коробку с желтыми звездами и надписью «Фри стар», – времени у нас немного, брат.
Рахим кивнул, извлек из-за прилавка две низенькие табуретки, усадил гостей за дуканом у снарядного ящика, заменяющего стол. Здесь было попрохладнее, рядом протекал арычок, истоком которому служила брешь в ржавой водопроводной трубе. Отсюда же, через настежь открытые двери лавки, был виден навес аэропорта.
Рахим вынес луженое блюдо, доску и принялся нарезать мясо для шашлыка. Откуда-то взявшийся мальчишка завращал радужным камышовым веером, раздул угли, поставил на костерчик из щепочек закопченный жестяной чайник. Приготовления закончились тем, что Рахим застелил ящик зеленой салфеткой, на которой расставил пиалы, несомненно новые, блюдо с конфетками, миндалем и кишмишом.
– Здорово ты по-ихнему… Хоть убей, ни слова не понял. Где научился, здесь уже? – с интересом спросил Михаил.
– Нет, сюда я всего-то два часа как прилетел. Служил в этих краях. Срочную.
– Ну и я служил, – оживился прапорщик, – в Чирчике, под Ташкентом. Но ведь у нас как: приходит служить узбек из кишлака, казах, так ни слова по-русски. Конечно, «чурка», «бабай», «урюк» – вот и все познания. Неправильно, но что делать – через два месяца бойца в строй нужно вводить. Если бы не офицеры и прапора местные, не знаю, как бы сладили.
– Миша, – мягко заметил Астманов, – а ведь они на втором году службы уже чисто говорят по-русски, кое-кто и без акцента. Результат-то какой: два языка знают. Без языка здесь не разобраться. Вот они услышали, что я на узбекском обратился, – перешли на фарси. Нам, Миша, многому у них учиться надо. Смотри, чай и сласти вперед подали. Почему? На твоих глазах из свежих продуктов свежую еду готовят. Этот баран, которого нам сейчас подадут, – сегодня утром травку жевал. Никаких холодильников. А ты пей чай, пока изжарят, сварят. Готовь желудок, настраивайся. Если перед едой чаю попьешь, то лишнего не съешь, не перегрузишься. Посмотри, у них мало толстяков.
– Да шашлык у них какой-то нерусский! Мелкий, как горох, переперченный. В этом тоже смысл есть?
– Конечно. Во-первых, наш, в кулак величиной, надо долго замачивать, нужен огонь хороший, а здесь дрова, уголь древесный – дороги. Во-вторых, в большом куске ты всегда найдешь что отбросить, а малый съешь – все мясо. Они умеют ценить еду. А перец раздражает слизистую оболочку желудка, защитная слизь вырабатывается, защищает от микробов, мелких царапин. Здесь это важно.
Мальчишка, похоже, сын дуканщика, поднес медный куал и большую миску, затянутую ажурной сеткой.
– Вот так, Миша, руки приглашает помыть. У них с гигиеной не хуже нашего.
Шашлык на углях из арчи был вкусен, лепешка мягкая, чай, в который Рахим бросил зеленое зернышко эля, искрился и благоухал. Единственное, что сделал Астманов, – тщательно промыл пучок зелени.
