жизни догадывались по случаям прозорливости, которую она проявляла. Многие заметили, что она ничего не говорила просто так И если что советовала – делали. И вот излечивается тяжко больной человек, сходятся рассорившиеся было супруги, кто-то избегает гибели в автобусной аварии. В ее помяннике многие десятки мирских и монашеских имен. Она умела утешить скорбящего. Обличить могла, назвав человеку грехи, которые тот не смел и выговорить.
Монахиня Пантелеймона, келейница матушки Сепфоры, вспоминала, что в первый же день ее знакомства с матушкой (это было в 1975 году), та предсказала ей монашество, но не прямо, а подарив Псалтирь и черный платок. Затем матушка стала учить читать ее по-церковнославянски, поправляла ее ошибки. Исповедоваться посылала в Троицкую Лавру, а потом напоминала грехи, которые на исповеди не были сказаны.
С некоторого времени стало попадаться им что-нибудь оптинское. Сначала появилась молитва оптинских старцев. Потом – написанная в Оптиной жившим здесь на покое в 1883–1885 годах епископом Петром (Екатериновским) книга «Указание пути ко спасению», рукопись которой он подарил обители для издания в ее пользу. «В 1980 году, – пишет мать Пантелеймона, – к нам в руки попала книга епископа Петра 'Познание пути спасения', изданная Оптиной Пустынью в 1885 году. Я ее внимательно читала и все прочитанное подробно пересказывала матушке. В некоторых местах она меня прерывала, растолковывая услышанное. Хороших книг еще было мало, и по ее благословению я переписала 'Познание…' с некоторыми сокращениями. Этот рукописный вариант труда епископа Петра лег в основу духовного воспитания многих матушкиных чад. Память у нее была удивительная. Она помнила все прочитанное ей, а от своих духовных чад добивалась исполнения прочитанного. Для лучшего усвоения она рекомендовала делать выписки: 'Прочтешь, просеешь – и забудешь. А если запишешь, попадется бумажка – и вспомнишь'. По ее благословению с Божьей помощью я переписала толкование на Псалтирь, которое она слушала с великим вниманием. Матушка добивалась от нас, ее духовных чад, понимания и Божественной Литургии. Мне пришлось переписывать Часослов и множество акафистов, которые она раздавала окормляющимся у нее православным».
С 1980 по 1984 год матушка Досифея жила почти все время в Сергиевом Посаде. В эти годы она много помогала афонским инокам, приезжавшим за помощью. По ее молитвам находились жертвователи. Она не у всех брала деньги, говоря об иных «Рукой дают, а сердцем жалеют». Просила всех молиться о монахах Святой Горы Афон. Говорила: «Надо, чтобы там был мир».
Александра Дмитриевна, дочь матушки, все свободное время проводила в Лавре. Ее знали все батюшки. У нее была простодушная, детская вера, и жизнь она проводила одинокую, чистую, по иноческому образу. Но когда духовник ее предложил ей принять постриг, то она не согласилась, искренне считая себя недостойной. В последний год своей жизни она тяжело болела и в 1984 году скончалась. Матушка Досифея была в это время в Киреевске и хворала. Дочери ее Параскева и Лидия поехали хоронить сестру.
Матушке было уже около девяноста лет, у нее сильно ослабело зрение. Но ее тянуло в святые обители. В 1988 году, недели через две после прославления преподобного Амвросия, она с келейницей своей монахиней Пантелеимоной посетила Оптину Пустынь, находящуюся в то время все еще в разрухе. «Когда приехали, – вспоминала мать Пантелеймона, – пошли по территории. Она говорит: 'Ох, какая же благодать здесь!' Мы обошли все вокруг, прошли по всем развалинам, и я поняла, что она всё благословляет эту обитель кругом». Может быть, матушка предвидела тогда, что вскоре возникнет у нее благодатная связь с великой русской обителью.
В конце восьмидесятых годов матушка Досифея четыре раза побывала в Киево-Печерской Лавре. «Всякий раз мы летали туда на самолете, – рассказывает матушка Пантелеймона. – В самолете «Ил-18» ей уступали лучшие места, глядя на нее с великим уважением. В девяносто с лишним лет, практически слепая, она и виду не подавала, что это ей в тягость. Так ласково и спокойно беседовала со стюардессами, что те приглашали ее на следующие рейсы. А меня укоряла: 'Вот ты за меня все боишься, а они – нет'. В полете матушка чувствовала себя хорошо и, глядя в иллюминатор, приговаривала: 'Здесь-то, видно, и Бог ближе, и Ангелы показываются'. Застегиваем ремни, – она спрашивает: «А это еще зачем?» – 'Для надежности, от воздушных ям'. – 'Что ж это, и в небе дорога портится?' Она могла создавать настроение, укрепляя нас, немощных, доброй шуткой и вовремя сказанным словом».
«В Киеве мы останавливались в Покровском монастыре, – продолжает мать Пантелеймона. – Матушка больше всего любила молиться в Пещерах. Там она духом общалась со святыми угодниками… Она вспоминала, как еще пешком ходила в Киев. Помнила расположение мощей, а после Литургии всегда подходили к ней старцы, давали большую служебную просфору, антидор и благословляли. И это всегда. А если бывали на всенощной, то помазать священным елеем подходили к лавочке, и что характерно, там много было сидящих старушек, а ее помазывали одну… В Пещерах мы старались побывать одни – матушка не любила ходить с «экскурсиями». Но случалось, что матушка сама рассказывала про святых».
В декабре 1989 года владыка Серапион, епископ Тульский и Белевский, постриг матушку Досифею в схиму с именем Сепфоры[10]. Матушке девяносто три года, она несет молитвенный подвиг, – весь его видеть было нельзя, так как он совершался в тишине уединения, но келейницам открыта была некая его часть. «Когда она начинала молиться, – вспоминает мать Зинаида, – я, бывало, подойду, – очень мне хотелось посмотреть, как схимники молятся. Она столько имен начитывала человеческих, что я рот раскрывала от удивления. А сколько она знала икон Пресвятой Богородицы, называла каждую икону – так она молилась Ей… И вот она встает на колени… Матушка говорила так: „Вот висят десять икон, – читай десять тропарей обязательно, утром или вечером, ночью, но этим иконочкам помолись. Это не выставка“.
Матушку Сепфору беспокоило то обстоятельство, что ей, схимнице, придется умереть в миру. Долго она молилась Матери Божией, и вот Та явилась ей однажды ночью во сне, в ее маленькой келлийке в Киреевске. «Ты не умрешь в миру, – сказала Она. – Ты умрешь в Клыкове, в монастыре». Матушка осмелилась задать вопрос: «А где ж оно такое есть?» Пречистая ответила: «Не надо тебе знать. Придет время – священники сами к тебе приедут». И матушка стала ждать.
Приезжали к ней монахи, священники, – она каждого спрашивала: «Вы не из Клыкова?» Те удивлялись – что за Клыково, почему такой вопрос… Параскева, дочь матушки, тоже смущалась: «Мама, откуда ты взяла это Клыково? Что это за место?» Матушка Сепфора отвечала кратко: «Какое тебе дело?» – и не объясняла ничего. Однако не так уж много оставалось времени до услышания ею положительного ответа.
Позднее, уже в Клыковском скиту, келейница Зинаида спросила: «Матушка, а как это так получилось, что ты не в женском монастыре, сейчас же много их на Руси, а в мужском?» Матушка Сепфора сказала: «Я по велению Пресвятой Богородицы здесь. Мне было во сне такое видение… Я скорбела, что мне, схимнице, придется умереть в миру, а Она мне сказала: 'Ты в миру не умрешь, ты умрешь в монастыре в Клыкове'. И все, кто ни приезжал, на меня смотрели удивленными глазами, когда я каждого спрашивала, не из Клыкова ли приехали».
У матушки Сепфоры бывали первые насельники восстановленной Оптиной. Им предстояли великие труды – без Божьей помощи не поднять. Матушка узнавала их имена, вносила в свой помянник – в память. В 1994 году их было уже более восьмидесяти. Молитвы ее были неоценимой помощью оптинцам. Но не только молитвы. Вот руководит молодой иеромонах восстановлением храма… Матушка духом видит, что там что-то не так… волнуется. «Поезжай, – говорит келейнице, – скажи ему, что правый угол у него не идет! Пусть сделает так и так… Мне что ли ехать ему показывать?»
Едет оптинский послушник, будущий монах, в Киреевск (послан к матушке Сепфоре). «Еду на машине, – рассказывал он, – смотрю по сторонам – разглядываю проходящих женщин. Заезжаем в Киреевск к матушке, а она мне, что называется, с порога: 'И что ты, зачем тебе бабы эти?'
Весной 1993 года матушка Сепфора посетила со своей келейницей м. Пантелеимоной Оптину Пустынь. Здесь произошло ее знакомство с будущим восстановителем Клыковского скита иеромонахом Михаилом, тогда послушником Сергием, лишь несколько месяцев тому назад появившимся в обители. Вот как вспоминает об этом он сам: «Я выходил из Введенского храма, когда кто-то сказал: 'Старица идет, старица идет! Пойдем, возьмем благословение!' Хотя я тогда еще мало в чем разбирался и не понимал, как можно брать у нее благословение, но пошел за другими и увидел, что она благословляет всех троеперстием, как делала в свое время моя мама. Я подошел к ней. Она, четко прикладывая свои пальцы к моим лбу, животу и плечам, произнесла: 'Вложи, Господи, корень благих, страх Твой в сердца наша'. И, держа меня за плечо, начала спрашивать, как меня зовут. Я сказал: Сергий. Потом она спросила, что я здесь делаю, и я начал
