— Не помню, как его звали. Хоть убей — никогда не мог запомнить. Как там бишь… Такой худющий, что за глаза его Дохляком прозвали. Взяли мы его как кока, но потом выяснилось, готовить он совсем не умеет. Пришлось учить и паруса ставить, и узлы вязать, и по канве вышивать и торты печь. К счастью у меня была отличная команда — каждый дока в своем деле. Да и парень все схватывал на лету. Утром не знал с какого конца за нож браться, потом поболтает с Браконьером, посмотрит как тот тесаком орудует, и к вечеру ножом или скальпелем — лучше всех на корабле. Он мог бы стать отличным моряком…
Полковник погрозил кулаком темному небу.
— Вы видели, что с ним с-стало? — спросил Джек.
— Да исчез, как и остальные! Стоял рядом, а потом — крылья, клекот, перья. Открываю глаза и никого.
Ван Белл замолчал. На лице отразилось замешательство. Он быстро огляделся и спрятался в тени дома.
— З-значит, вы не видели, как он п-погиб? — Джек привалился спиной к стене.
Который год полиция пыталась узнать что-то о Плотнике. Кто он, откуда появился, что им движет… А выходит, ответ всегда был под носом. Плотник — не важно, как его тогда звали — был на корабле во время легендарного плаванья. И Ван Белл оказался не единственным, кто уцелел, после нападения птиц. Как минимум еще один человек из команды остался жив. Сохранил ли он рассудок — другой разговор. Судя по тому, что делал Плотник, умом он тронулся основательно.
Дальше можно представить. Итак, Ван Белл лежит в беспамятстве, команда или погибла или исчезла без следа. Плотник один на острове… Но в отличие от полковника, он не сдается, продолжает поиски и находит записи Бармаглота. Отчеты чудовища, о немыслимых и жутких экспериментах. Оттуда Плотник узнает, что есть и другие пути найти снарка. Их он и берет на вооружение. С его же способностями ему не составило труда освоить методы Бармаглота. Забрав записи, Плотник садится на корабль и уплывает, бросив Ван Белла. Итог: по городу рыщут моржи, отрезанные головы в мусорном баке и прочая жуть… Конечно, Плотнику еще далеко до учителя, но если его не остановить, скоро он превзойдет и Бармаглота. В поисках снарка имеет значение процесс, а не результат.
Джек посмотрел на Ван Белла. Что скажет полковник, когда узнает, кем стал один из членов его команды? Так или иначе, Ван Белл был единственным ключом к тайне Плотника, который имелся у Джека. Можно, конечно, дождаться возвращения Человека-Устрицы. Но видимо Джек был плохим полицейским — сидеть в засаде было не для него. Надо связаться с Лупсом, пусть направит сюда пару констеблей.
— П-полковник…
— А! — Ван Белл посмотрел на Джека, как на уродца из бродячего цирка. — Это ты… Я сказал тебе приходить в четверг. Уже четверг?
— Человек, к-которого вы звали Д-дохляком. Постарайтесь вспомнить, его настоящее имя.
— Как там… Джон? Том? Диджериду? Нет… А, вот! Он на фабрике работал.
— На какой еще фабрике?
— Ну… Тик-так. На фабрике часов!
— Ясно… — Джек уставился в темное небо. Знай он раньше, Плотник был бы уже в руках полиции! Вместо того Джек только и делает, что бегает по кругу. Как заводная игрушка. Фабрика часов! Откуда еще могли взяться шестеренки, которые вертятся внутри моржей?!
Если бы Бармаглот… Проклятье! Никаких «если бы». Бармаглот не выдал бы информацию, раньше, чем он это сделал. Чудовище играло с ним, как кошка с мышкой. И Джек ничего не мог с этим поделать.
— Эх, — вздохнул Ван Белл. — Хороший парень, старательный. Одна с ним беда…
— К-какая? — нахмурился Джек.
— Такой быстрый был — не уследишь. Что-то у него не заладилось со временем. Боялось оно его, что ли?
30. Фабрика часов
Плотник поднимается по железным ступеням. Лестница дребезжит при каждом шаге. За грохотом не слышно, как скрипят ботинки.
Кафельный подвал остался за спиной. Ветер, которого не должно быть гонит снежинки размером с блюдце. Они падают на ступени и испаряются. Старое железо начинает сверкать, будто его только что выковали. Блестящие пятна покрывают лестницу как оспины.
Одна из снежинок опускается Плотнику на ладонь. Обычное явление, но Плотник останавливается. Он подносит руку к глазам и смотрит на переплетение тонких линий. Снежинка похожа на обрывок истлевшего кружева. Так оно и выглядит — потерянное, отработанное время. На ладони у Плотника оно держится, но стоит взмахнуть рукой, как снежинка падает и исчезает.
Плотник открывает тяжелую дверь в конце лестницы и выходит. Снаружи дверь обита жестью. Огромная надпись протянулась от края до края — «НЕ ВХОДИТЬ! ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!». Это правда.
Перед Плотником — огромный цех. Длинный ангар, со стенами из красного кирпича и стеклянной крышей. За стеклом — ночь. Луна причудливо преломляется в куполе, напоминая вытянутую глубокую тарелку. Косые полосы серебристого света разрезают зал на сектора — темные и светлые. Других источников здесь света нет. Это чистое производство.
В светлых секторах стоят огромные чаны полные молока. Лунный свет бликует на белых волнах. Вокруг чанов толпятся селениты, размешивая молоко огромными черпаками, взбивая вместе с бликами. Кто-то плачет, кто-то бьется в истерике, но работа не прекращается ни на мгновение. Селениты делают масло.
Изредка, кто-то вытаскивает черпак и счищает с него белые липкие хлопья. Из масла лепят большие, с человеческую голову, шары, которые складируют вдоль стены. Большие помпы всасывают отработанную сыворотку и гонят по трубам — прочь из зала, в подвал, откуда вышел Плотник.
Это самая сложная часть работы — сепарирование чистого времени. Лишь селениты способны с ней справиться. Здесь важно соблюсти баланс. Если в масло попадет слишком много прошлого, часы будут отставать, а то и остановятся. Прошлое, оно как крошки от печенья.
Через цех тянется широкая конвейерная лента. Паровые машины грохочут, вращая жутких размеров шестерни и колеса. На ленте лежат часы, всех размеров, видов и форм — от крохотных наручных, до башенных. Вдоль нее выстроились люди в тяжелых защитных комбинезонах. В руке у каждого — столовый нож с толстым слоем масла. Они снимают часы, густо смазывают механизм и кладут обратно. Только после этого часы начинают идти, и ближе к концу ангара их мерное тиканье заглушает грохот машин.
— Ты где шляешься?
Плотник поворачивается на гневный оклик. Из дыма и пара выходит коренастый человек. Промасленный комбинезон висит на нем мешком. Седые волосы торчат пучками. Мастер гораздо моложе, чем выглядит, но работа на фабрике часов быстро старит людей.
Плотник не отвечает на вопрос. Смотрит на мастера и улыбается уголками губ.
— У нас проблема, — говорит мастер. — По твоей части.
Плотник склоняет голову.
— Утечка? — говорит он, хотя знает, что это не так.
— Да какая, к Бармаглоту, утечка! — мастер топает ногой. Голос дрожит. Капризный, как пятилетний ребенок — работа на фабрике часов людей не только старит. — В чанах с четырнадцатого по двадцать восьмой продолжительный выход пустой породы. Я поменял две смены — пусто и все! Ничего не можем поймать. Тьфу… Такое чувство, что время заканчивается!
Плотник обдумывает эту мысль.
— Так и есть, — говорит он в итоге.
— В смысле? Ты думаешь, что говоришь? В общем, иди и разберись, иначе мы долго не протянем, а я не собираюсь останавливать конвейер по пустякам…
Он замирает, вытянув руку, и стоит, не шелохнувшись, пока время его не догоняет.
