хорошо готовила. Я в детстве частенько бывала у нее – отец, уходя на сутки, просил соседку приглядеть за мной.
Она сразу засуетилась, ставя чайник, достала из-под полотенца – я угадала! – яблочный пирог, покрытый толстой «клеткой» из теста, принялась взбивать вилкой в пиалке сметану с сахаром. Но меня что-то смущало в ее хлопотах, что-то напрягало в суетливых движениях, в том, как она прячет глаза, стараясь не смотреть мне в лицо. В голове снова прозвучала ее первая фраза «Нету их дома, вчера еще уехали». «Их»!!! Кого – их? Неужели...
– Тетя Валя, отец... женился? – ввернула я, и из рук соседки прямо на кристально чистый пол упала и со звоном разбилась пиалка, забрызгав все вокруг сметаной и осколками.
Я решительно ничего не понимала. Тетя Валя вдруг как-то осела, ссутулилась, опустилась на табуретку и заплакала:
– Лучше бы женился, Машенька... Нету больше... Юры-то... отца твоего...
– Что?! Как это? – тупо проговорила я, машинально собирая пальцами в складки висевшую со стола скатерть.
– Так... помер он... с полгода как помер-то, может, чуть больше... Квартиру новым жильцам отдали, не успел он...
– Какую квартиру... заче... – Я не могла уложить в голове то, что услышала – отец умер... папа... папка мой...
Пока я маялась дурью сперва рядом с Костей, а потом с Алексом, отец умер в одиночестве. Я сволочь, сволочь, прощения мне не будет...
Уронив голову на руки, я заплакала навзрыд. Больше у меня никого не осталось. Никого... И надеяться теперь можно только на себя. Тетя Валя переместилась ко мне ближе, гладила по волосам и шептала что- то. Я никак не могла успокоиться, устроила самую настоящую истерику, и бедной соседке пришлось накапать мне корвалол, но я отказалась – коньяк вряд ли совместим с лекарством... Тетя Валя принесла мне небольшой пакет. Там оказались ключи от моей квартиры, от гаража, где стоял мой джип, купленный Костей (он отказался продавать машину и велел оставить у отца), и альбом со старыми фотографиями. Вот и все...
Машинально поблагодарив, я поднялась, пошатнувшись, и пошла в коридор. Тетя Валя предлагала побыть у нее, хотя бы отдохнуть с дороги, но я отказалась.
Поймав такси, я назвала адрес и по привычке уже натянула на глаза капюшон шубы. От чего он умер? От сердечной недостаточности или от невозможности опохмелиться с утра? Или – от технического спирта, которым у нас торгуют на каждом углу по смешной цене? Я уже никогда этого не узнаю.
Дома царило запустение, на меня сразу с порога пахнуло нежилым помещением, пылью и холодом. Я бросила на стол счета за квартиру, вынутые из почтового ящика, открыла окно в спальне, чтобы проветрить, проверила, горят ли лампочки и есть ли вода. Все оказалось в порядке. Даже в шифоньере нашлось постельное белье. Ладно, отосплюсь – и завтра приведу здесь все в жилой вид. Да и машину нужно перегнать из гаража на стоянку поближе к дому.
Я практически не видела снов, провалилась в пустоту и проспала до обеда следующего дня. Открыв глаза, не сразу поняла, где нахожусь. В последние полгода я просыпалась в разных местах, так что немудрено. Но сегодня меня окружали стены, бывшие некогда родными. И теперь мне придется снова их обживать.
Пару дней я провела в домашних хлопотах, от которых, оказывается, успела отвыкнуть за эти годы. Но воспоминания давались легко, я с удовольствием отмыла всю квартиру, все перестирала, повесила свежие шторы. Каким-то шестым чувством понимала, что из квартиры нужно выходить как можно реже, и лучше – не днем, а потому вылазки в открывшийся в соседнем доме супермаркет совершала в основном ночами. Не знаю, отчего, но меня постоянно преследовала мысль о том, что отец умер не сам. Вот хоть убей – я не верила в то, что он мог... Хотя в принципе все логично – одинокий алкоголик, мало ли. Подозрения точили меня изнутри, глодали, не давали спать. И к исходу недели я поняла, что больше так не могу – мне надо
Тем более что теперь у меня имелся неплохой шанс выяснить все – новый знакомый.
Я поехала к нему на работу во вторник, рассудив, что начинать дела в понедельник – как-то не очень. Меня не хотели впускать – мол, зампрокурора принимает только по записи, но тут дверь его кабинета открылась, и Дима вышел сам. В прокурорской форме он выглядел несколько иначе, нежели в пуховом комбинезоне. Увидев меня, он сразу расплылся в улыбке:
– Какие люди! Мария! Ты ко мне?
– Представляешь, да, – улыбнулась я в ответ.
– Ну, заходи-заходи, пообщаемся. – Он пропустил меня в кабинет и отрывисто бросил секретарше: – Настя, два кофе и по пятьдесят коньячку.
– Я за рулем, – отказалась я, и Дима захохотал:
– Не бойся, девуля, все уладим.
Но я решительно отказалась: в конце концов, кроме штрафа, есть еще и жизнь – своя и чужая.
Мы оказались за большим начальственным столом, Дима развалился в кресле, я выбрала стул наискосок от него. Определенно, в кабинете мой новый знакомый не казался таким красномордым тюфяком, как в самолете... Было ему лет около сорока, правда, излишний вес и наметившаяся плешь на макушке значительно старили. Но голубые глаза искрились смехом, что придавало ему обаяния и заставляло улыбаться в ответ.
– Так я слушаю тебя. Проблемы?
– Я... я даже не знаю, но... – сбивчиво начала я.
– Как юрист, первую страницу я обычно отсекаю, – улыбнулся Дима, помешивая ложечкой кофе в большой белой чашке. – Давай к делу.
– Понимаешь... я много лет жила не в России. Но тут у меня оставался отец – в том доме, куда ты меня подвозил, помнишь? – Дима нетерпеливо кивнул. – Так вот... соседка сказала, что он умер полгода назад. Я в это не верю.
Дима удивленно взглянул на меня, покрутил в пальцах ложку:
– Ты что хочешь этим сказать?
– Я хочу узнать. Конечно, я не юрист, не медик, но даже моих знаний хватает на то, чтобы понять: при обнаружении трупа проводится вскрытие, экспертиза – как там это называется? То есть все равно должно быть свидетельство о смерти, да? И причина там указана – или не там? Я не знаю...
Я выдернула из сумки пачку сигарет и закурила, даже не удосужившись спросить, можно ли делать это в начальственном кабинете. Дима помолчал, барабаня пальцами по столешнице, потом взял из тяжелого стакана карандаш и придвинул к себе пачку стикеров:
– Фамилию, имя, отчество скажи.
– Лащенко... Юрий Михайлович Лащенко.
В глазах моего знакомого что-то вдруг мелькнуло – и исчезло. Он записал данные на верхнем листке, позвонил секретарше Насте и попросил зайти. Та вплыла в кабинет спустя пару минут, прошла, покачивая бедрами, обтянутыми черной короткой юбочкой, к столу. Тот что-то прошептал ей на ухо, она кивнула и направилась к двери, сжав в руке листок, но на пороге чуть задержалась и резанула меня острым любопытным взглядом. Дмитрий тем временем допил кофе, отодвинул от себя чашку и проговорил, обращаясь ко мне:
– Ты пока езжай домой, Мария, телефончик мне только оставь, я позвоню, как дело поднимут.
«Дело»! Значит, все-таки дело было, и он об этом слышал – потому мне и показалось, что его напрягла фамилия отца. Ладно, подождем...
Я вернулась в пустую квартиру, наскоро съела что-то и забралась под одеяло. Сна не было, да и сколько можно спать... Я заставила себя встать и вынуть из сумки блокнот. Откуда появилась привычка писать именно в блокноте, когда под рукой всегда ноутбук, – не знаю. Я начала записывать что- то, даже не перечитывая. У меня и в мыслях не было писать еще одну книгу – зачем? Я не писатель, просто хотела отомстить – и такой способ оказался на тот момент самым приемлемым. Но привычка записывать осталась.
