холодильник, конечно, тебя не положу, в секционку отвезу, укрою одеялами, ты поспишь, а когда будет можно – уедем ко мне.
– Не испугаюсь.
Я действительно не боялась ни морга, ни покойников, уяснив за годы жизни с Костей, что бояться нужно живых, а мертвые ничем и никому не опасны. Единственное, что меня напрягло, так это что Макс привязал мне на ногу эту самую клеенку, на которой значились мои имя-фамилия, возраст и дата «смерти». Да еще пришлось укрыться с головой простыней и сложить руки на груди. Было очень холодно, и мне огромных трудов стоило не трястись и ничем не выдать себя.
Они привезли меня в еще более холодное помещение, и Макс отпустил девушку. Когда стук ее каблучков стих, Максим сбросил простыню с моего лица, укутал меня двумя одеялами, которые, видимо, принес раньше, и легко поцеловал в щеку:
– Все, Машенька, я пойду... Ты спи, не бойся, я секционную на ключ запру, сюда никто не войдет.
– Я не боюсь.
Я осталась одна в холодном полутемном помещении на каталке меж двух металлических столов. Свет пробивался только через зарешеченные и занавешенные до половины окна. Дело шло к ночи – горели фонари, падал снег, искрясь в их свете. Новый год...
Хорошее место для встречи, но не мне выбирать. Хорошо, если расчет Макса оправдается – а если нет? Я так и пролежу тут все праздники? Изумительная перспектива...
Пару раз я засыпала и просыпалась, разбуженная мерным скрипом каталочных колес – видимо, даже в праздники люди умирают, заставляя персонал отрываться от хлопот и везти трупы сюда, в морг. Жизнь...
Я почему-то вспомнила, как мы отмечали Новый год, когда я была совсем маленькой, мама еще была жива и папа совсем не пил. Мы вместе наряжали огромную, под потолок, живую елку, мама готовила салаты и свое фирменное жаркое, а я помогала расставлять тарелки и стаканы. Мы встречали праздник всегда втроем, дома, – считалось, что в эту ночь нужно быть всем вместе, семьей. После боя курантов открывали заботливо сложенные под елкой подарки. Я как-то с самого детства не верила в Деда Мороза, поэтому родители и не выдумывали сказок. Запах мандаринов до сих пор вызывает у меня пощипывание в носу и желание плакать – именно с ними ассоциируется Новый год. И то, что сейчас их можно купить в любое время года, обесценило ощущение праздника у современных детей – ну, мне так кажется. Интересно, у Макса есть дети? Я даже не знаю, женат ли он...
Наверное, женат – такой видный мужчина не может остаться один. Вряд ли он до сих пор страдает по мне, столько лет прошло. Спрошу при случае.
Макс пришел за мной, когда я совершенно замерзла. Два тонких больничных одеяла не спасали, у меня зуб на зуб не попадал.
– Замерзла, Машенька? – Нестеров взял мою руку и поднес к губам, согревая дыханием. – Все закончилось. Тут только что был твой муж, и я сказал ему, что ты умерла.
– И он... поверил?
– Он устроил истерику в коридоре, на колени упал, рыдал, кричал. Еле уволокли. – Брезгливо поморщившись, Макс растирал мои руки, дышал на них. – Сейчас повезу тебя к себе, надо только одежду сюда принести и машину подогнать ближе ко входу.
– Макс... – решилась я. – А... семья?
– У меня нет больше семьи, – просто ответил Нестеров. – Сын… Но мы не видимся. Захочешь – потом расскажу.
Он сам одел меня, завернул загипсованные ноги в одеяло и на руках вынес из больницы. Машина у него оказалась огромная – под стать самому Максиму, серебристый «Лендкрузер», хоть и не новый. Уложив меня на заднее сиденье, Макс сел за руль, и через несколько минут мы были у него дома.
Пока я приходила в себя на диване в большой комнате, Макс накрыл на стол, достал шампанское и фужеры:
– Вот и Новый год встретим... Тебе пить нельзя, но ты просто в руке подержи.
Мы слегка соприкоснулись фужерами под бой курантов, Макс выпил шампанское, а я отставила фужер на столик, даже не понюхав.
– Максим... спасибо тебе за все. Пусть у тебя в новом году все сложится удачно.
– Я надеюсь. Ко мне спустился такой ангел – разве может быть плохо?
– Не говори глупостей... нашел ангела. Макс... курить очень хочется... – Я просительно посмотрела на Нестерова, и тот, покачав головой, принес из кухни свою пачку:
– Извини, я не успел купить тонких, просто из головы вылетело...
Я только рукой махнула – в бытность мою затворницей в Цюрихе мне порой приходилось таскать из пачки Алекса крепкий «Парламент», так что это меня не пугало. Выкурив сигарету и ощутив, как закружилась голова, я откинулась на подушку и закрыла глаза.
– Максим... я могу попросить тебя?
– О чем?
– Ты не мог бы позвонить одному человеку?
– Какому?
– Моей подруге.
– Ты обзавелась подругой? – В голосе послышалось удивление. У меня всегда было полно приятельниц, но никогда не было подруг – возможно, потому, что в танцах соперницы, а на остальное времени у меня не было.
– А ты не помнишь?
– Это что же – как ее там... Лелька?
Я уже и забыла, как звала Марго этим именем. Она перестала быть для меня Лелькой в тот момент, когда мы разошлись с Максимом, и с тех пор всегда была только Марго.
– Да. Но ее, вообще-то, Марго зовут. Маргарита. Так позвонишь?
– Зачем?
– Я хочу попросить ее забрать меня отсюда, если согласится.
Это решение пришло мне в голову только что. Я осознала, что, кроме Марго, у меня никого нет, а я сейчас не в том состоянии, чтобы прислушиваться к предостережениям Алекса. Если она сама не захочет, я пойму, но попробовать должна. В любом случае мне нужно уехать отсюда, чтобы не рисковать и не быть узнанной Костиными родственниками.
– Хорошо. Но завтра, – решительно заявил Максим, и я не стала спорить.
Он уступил мне небольшую спальню в своей двухкомнатной хрущевке, перенес меня на двуспальную кровать, а сам расположился на диване. Я уснула почти мгновенно, хотя ноги жутко болели, да и голова тоже. Но от предложенного Максом обезболивающего отказалась.
Мне снова снился Алекс. Это превратилось в наваждение, в манию. Я видела его так ясно, словно это и не сон вовсе. Он сидел на краю кровати и водил рукой над гипсом. И я чувствовала, как мне становится легче, словно его руки забирали разрывающую голени и бедро боль. При этом я совершенно четко видела его глаза, и они не были такими бешеными, как всегда, когда он злился. Я проснулась в слезах...
Нестеров с утра исполнял роль заботливой мамочки, принес мне завтрак в постель, посидел рядом, пока я ела. Такого не было даже в лучшие годы нашей с ним жизни, хотя и тогда он бывал заботливым и умел иной раз ухаживать. Я даже утомилась слегка от его хлопот и попросила:
– Посиди пять минут, а? От твоих мельканий голова кругом идет.
Макс как-то смущенно улыбнулся и присел на край кровати, вытирая руки кухонным полотенцем.
– Ты извини... Я просто очень рад тебя видеть, хочется, чтобы тебе было хорошо.
– Мне хорошо. Просто не суетись так. Давай поговорим.
Я с трудом подтянулась на руках, ухватившись за спинку кровати, и устроилась полусидя – насколько позволял гипс. Надо же, как трудно без ног...
– Макс, а я долго так... буду? – Если честно, я боялась спрашивать, потому что еще в больнице, едва отойдя от наркоза, успела поинтересоваться, смогу ли танцевать, Макс, пробормотал что-то, пряча глаза.
– Как пойдет. Плохо, что я тебя сразу после операции шевелить начал, боюсь, как бы отломки не