Стальной взгляд глаз, когда-то виденных Николаем на танцплощадке, окатил победным торжеством. Взгляд сулил мученическую смерть, и Николай думал, как сделать, чтобы его хотя бы застрелили.
– Я тебя еще летом на сковородке срисовал с фонтана (на танцплощадке узнал), – сказал Самбек скрипучим голосом, который приобрел оттенок певучести из-за спокойствия, чувствовавшегося и в его уверенной позе.
В лагере количественный перевес был на стороне политических, поэтому Самбек не пользовался бесспорным правом первого, он жил за счет других, но, разумеется, своих. Кличку получил по названию какого-то местечка на юге, откуда был родом.
– По сковородкам ходишь? – усмехнулся Николай. – Танцы любишь?
– Тебя искал. Тогда же послал на тебя троицу. Не святую, – хихикнул Самбек. – Хотел поглядеть, чего стоишь. Что бабу не дашь в обиду, я знал. Способности твои проверил. Понял: голыми руками тебя не взять...
– Голыми? А финки? – напомнил Николай.
– Вот-вот, – закивал Самбек, – и финки тебе не страшны. Так ведь приемы есть пострашней финок и пуль...
– Разреши, Самбек, ему долг вернуть? – нервно сказал Бимбер. Он вообще был нервического склада, как показалось Николаю, топтался на месте, словно петух. – Он мне черепок испортил, я неделю на койке валялся.
– Мой он, мой, – отказал повелитель.
– Ты убил Пахомова? – спросил Николай, хотя и так знал, теперь знал.
– Я. Догадливый ты, Викинг.
– Что ж ты баб на дело берешь? – Самбек чуть приподнял брови. – Мадера с тобой ходила к Пахомову.
– Ну, ходила, – пожала костлявыми плечами Мадера. – Ну и что?
Тут Николай и понял, что значат слова Фургона «посмотришь на нее и с бабой лечь не захочешь». Вблизи лицо Мадеры отражало всю ее грязную жизнь, за которую, надо полагать, она жестоко мстила.
– Ты ноготок свой там оставила, – не без удовольствия сказал Николай. – Найдут тебя. Да и всех вас найдут.
После его слов самодовольная ухмылочка слетела – не хотелось ей к мусорам попасть, но в глазах полыхнула ненависть. Самбек обладал более сильной натурой, в речи его страха не чувствовалось:
– Не стращай, не догонят. А ты под вора косишь? Думаешь, не знаю, что с мусорками снюхался? Надоело тебя по кругу водить, дел много. Обыщите.
Двое из бойцов прошлись лапами по одежде пленников, из кармана Николая вытащили пистолет. Больше не стали искать оружие, а зря. Николай ходил в сапогах, а не модничал в туфлях. Привык к устойчивости, всякая другая обувь казалась ему ненадежной, да и ноги не так мерзли, ведь приходилось много времени проводить на улице. Купив пистолет, он приобрел щегольские офицерские сапоги, как и подобает вору, но с широкими голенищами. Там, в левом голенище, припрятал второй пистолет. При ходьбе он доставлял массу неудобств, но место надежное, что и подтвердилось. Свора Самбека, чувствуя, что неоткуда ждать угрозы, расслабилась. Да, пистолет – неплохой способ раздразнить свору, только как быть с Фургоном и Сонеткой? Самбек встал.
– Братана моего Федьку помнишь?
Как такое забыть! В лагере был музыкант с удивительно длинными и красивыми пальцами, с отрешенным лицом безнадежного романтика и глазами мученика. Он так любил музыку, а ее у него отняли... Иногда ночами он рассказывал Николаю о философском смысле сочинений Бетховена, о реформаторстве оперного искусства Вагнера, о том, почему музыка живет века. Но Бешеный Федька с дружками надругался над ним, все об этом узнали, Бешеный и бахвалился. Музыкант тихо плакал ночью, а утром его нашли повешенным. И тогда Николай озверел, кинулся на Федьку с кулаками, едва не завязалась драка, когда идет стенка на стенку. Чтобы не допустить всеобщего кровопролития, решено было установить справедливость в кулачном бою, как это делалось в глубокой древности, – подал идею профессор-историк, ее приняли. Но уголовники настояли, чтобы бойцы дрались до последнего вздоха, а победителя не судят. Николай был в том состоянии, когда смерть уже не страшит, когда боишься оставить не отмщенным зло. Наверно, поэтому победителем выходил он. Вдруг Федька вынул самодельный нож и разрезал мышцу на предплечье Николая. И произошло то, что с Пинжей, – Николай убил Бешеного его же рукой и его же ножом. Родных братьев в один лагерь не сажали, а тут вышел курьез, та халатность, которая никого не удивляла. Федька находился под покровительством брата, после поединка Самбек, улучив момент, когда его никто не слышал, пообещал: «Попадешься на воле, вот этими агальцами (пальцами) сердце вырву». И все. Николая не сдали, прошло три года, его освободили. А вспоминался только пианист, его удавленная мечта...
– Отпусти Сонетку и Фургона, – сказал он, и это была его ошибка. – Не к ним у тебя счет, ко мне.
– К тебе, – согласно кивнул Самбек.
Он приблизился к Николаю, облил свинцом из зрачков и вмазал кулаком по лицу. Удар был настолько мощным, что Николай отлетел в угол у входа, брякнулся на пол. Мадера истерично расхохоталась, наверно, пьяная была, остался доволен и Самбек, увидев, что у Николая пошла кровь из носа.
– А все ж мне легче станет, когда ты будешь смотреть, как я их на куски порву. Так и быть, тебя напоследок оставлю.
Утирая кровь, Николай не вставал, у него была выгодная позиция. Все люди в комнате находились как на ладони, он только ждал удачного стечения обстоятельств, гадая, на что способен Фургон. Тем временем Самбек повернулся к Сонетке, идя к ней, воркующим голосом говорил:
– Ну и бабу отобрал у Кобылы. Сильно к ней присох, да? Видать, умелая. Да не зыркай буркалами, – адресовал он уже Сонетке. – Уменье свое покажешь нам, угодишь всем, живой оставлю.
Мадере опять смешно стало, Бимбер в возбуждении затоптался на месте, а Сонетка с напряженно- окаменевшим лицом смотрела на приближающегося Самбека. Николай осторожно поставил левую ногу на ступню, правую руку перенес сначала на живот, потом потянулся к голенищу. В этот момент Самбек остановился, загородив Сонетку:
– Такую бабу грех в деревянный бушлат одевать...
И вдруг раздался слабый звук – пах!
Никто ничего не понял, только Мадера вскрикнула, глядя с ужасом на Самбека. Тот стоял несколько секунд, затем неожиданно упал как подкошенный, от чего дрогнул пол. Николай заметил в руках Сонетки малокалиберный пистолет.
Бимбер выхватил пистолет, но Мадера бросилась к нему, забрала пистолет и, развернувшись к Сонетке, выстрелила. Николай выстрелил в Мадеру, потом в бандита справа. Фургон ткнул локтем в солнечное сплетение бандита слева, когда тот согнулся, нанес два удара по шее и голове обеими руками. Николай получил пулю в бедро от того, кто просил закурить в парке, однако он был более точен... Бимбер наклонился к лежавшей на полу Мадере, поднял пистолет. Николай выстрелил по нему, Бимбер схватился за бок, выронил пистолет, рухнул на колени, затем упал. В это время открылась дверь, Фургон со всего маху ударил ногой в пах мужчину.
– Фургон, ты живой? – спросил Николай, поднимаясь.
– А чего мне сделается?
Послышались выстрелы снаружи дома. Николай догадался, что за ним все же следила милиция, значит, не надо держать оборону. Он рванул к Сонетке, которая сидела, вжавшись в угол.
– Фургон, беги, – сообразил сказать Николай. – Мне ничего не сделают, а ты на кукане. Да не в окно, дурень! Поищи лаз на чердак, там замри, пока все не стихнет. Лестницу не забудь отбросить.
Фургон не хотел в тюрьму, помчался по комнатам, изучая потолки. Николай взял за плечи Сонетку:
– Откуда пистолет?
– Я носила его... в отвороте рукава шубы...
– Что с тобой? – Он встряхнул ее, Сонетка завалилась на него. – Сонетка... все позади, не бойся. Выстрелы слышишь? Это милиция...
– Викинг... – бормотала она слабым голосом. – Не бросай меня...
– Не брошу... Да очнись же!
