Русская модель управления

времени. Все понимают, что они и в стабильной среде будут по привычке вести себя, как на войне. Поэтому государство официально закрывает глаза на то, что они вытворяют в условиях стабильн^хх. Это своеобразная плата, которую страна платит за периодически случающуюся нестабильность.

Возможность работы системы управления попеременно в двух режимах, стабильном и нестабильном, изначально противоречит самой идее правового государства и законопослушного населения. Нельзя одни и те же действия оценивать принципиально по-разному в зависимости от того в стабильное или нестабильное время эти действия совершаются. Это противоречит идее закона и правового государства. Поэтому законодательство было вынуждено приспосабливаться к своему подчиненному положению и закрывать глаза на то, что его изначально собираются нарушать. Законодательство существует в виде некоторого придатка, который действует в ограниченный период времени в отношении ограниченного круга вопросов.

В наши дни «неисполнение решений гражданского или арбитражного суда в России — почти правило. Вспомнить хотя бы череду исков обманутых вкладчиков после августа 1998-го. Мало того, что суды тогда руководствовались не законом и не условиями подписанн^хх банками со своими клиентами договоров, а какими-то мифическими соображениями о влиянии состояния банков на экономическое состояние регионов. И отправляли истцов с миром. А та малая толика решений, в которых суд принимал сторону вкладчиков, как правило, просто не выполнялась»²⁰⁵.

²⁰³ Безотосн^1й, В. Указ. соч. С 53.

²⁰⁴ См. Русская военная история. - С 126

²⁰⁵ Загородняя Е. Третья недовласгь // Эксперт, 2001 — № 1-2 — С 44

Неправовой характер управления стал краеугольным камнем государственного устройства еще в старомосковские времена. «Вся философия самодержавия у царя Ивана свелась к одно2му простому заключению: „Жаловать своих холопей мы вольны и казнить их вольны же'» . Ослабление правов^хх устоев общественного устройства было прямо пропорционально степени усиления московской государственной власти как ядра русской модели управления. «Исследователи по источникам прослеживают резкую деградацию институтов гражданского общества, прежде всего ₂судопроизводства, самосознания своих прав, способности решать свои конфликты без насилия» .

Не случайно в России система управления всегда стремилась сохранять неподконтрольность государственного аппарата законодательству (и, как правило, преуспевала в этом). Это было оправдано не только с человеческой (для безопасности чиновников), но и с государственной точки зрения — ведь чиновникам в нестабильных условиях неизбежно придется принимать и проводить в жизнь незаконные решения. Так что приписываемая Ивану Грозному инструкция судьям: «Судите праведно, дабы наши виноваты не оказались», исполнена глубокого исторического смысла.

Поэтому в краткие периоды либеральн^гх реформ вопрос о неподсудности госаппарата становился ареной ожесточенной борьбы. Так, в ходе судебной реформы 1864 года «создателям новых судебн^хх уставов не удалось пробить один из важнейших демократических принципов: ответственность должностных лиц перед законом, право обжалования действий административ­ных лиц и учреждений. Предавать суду чиновников за их противозаконные действия можно было лишь с утвердительного рразрешения губернаторов; мощная, традиционная российская бюрократия не давала себя в обиду»^{2 8}. Советская власть нашла свой способ вывести администраторов из-под действия закона: ключевые решения принимали партийные органы, не наделенные формальными властными полномочиями. В дополнение к этому длительный период после революции без санкции партийн^хх органов нельзя было п2₀едать руководителя-коммуниста суду по обвинению в злоупотреблениях и других преступлениях ⁰⁹.

Другой типичный для русской модели управления способ замены правового регулирования неправовым, но «правильным» — передача полномочий толкования и применения закона так называемым уполномоченным лицам. В самые различные эпохи при переходе к нестабильной фазе системы управления государство поступало одинаково — направляло на места уполномоченных. Для проведения коллективизации — 25 тысяч идеологически подкованн^хх и не стесненных в правах уполномоченн^хх, так называем^хх двадцатипятитысячников. Все советские годы обкомы и райкомы партии ежегодно направляли в колхозы и совхозы уполномоченных для проведения посевн^хх и уборочных кампаний, подъема зяби и т. д.

²⁰⁶ Ключевский В. О Собр соч.. В 8 т Курс русской истории Т 2. — 466 с — С 169

²⁰⁷ Криворотое В Указ соч С. 56.

²⁰⁸ Эйдельман Н Я. «Революция сверху» в России... С. 142

₂₀₉

См Девятая партийная конференция РКП(б) Протоколы М., 1972.— С. 178

Для проведения банковской реформы в начале перестройки на места были присланы уполномоченные Госбанка СССР. «Уполномоченные призваны контролировать нашу работу. Иначе говоря, присматривать за специалистами»²¹⁰, — откровенно признавал председатель правления Агропромбанка СССР А. Ободзинцев. «На смену вороху^ ₁устаревших циркуляров придут уполномоченные», — удовлетворенно отмечала газета «Правда»²¹ .

Конечно, можно не согласиться с приведенным выше объяснением повсеместного игнорирования закона и дать другое. Например, что Россия — страна азиатская, и свойственный азиатским странам деспотизм отрицает правовой подход в построении управленческих отношений. Деспотизм отрицает законодательство как таковое, потому что вышестоящим нет необходимости связывать свои полномочия, предоставляя какие-то права подчиненным и ограничивая возможность собственного произвола. Однако этот аргумент далеко не все объясняет.

Во-перв^1х, даже в самых деспотичн^хх восточных странах законодательство, возлагающее на подчиненн^гх только обязанности, а на начальников только права, все-таки предписывает определенный порядок того, как подчиненные должны реагировать на самые дикие приказы начальства. Право и обычай содержат жесткий алгоритм действий по исполнению приказов.

В России же мы этого не видим, потому что у нас как начальники нарушают законы, так и подчинённые игнорируют приказы и инструкции. Для Востока такое положение дел немыслимо -там приказ начальника должен быть исполнен. Если султан посылает чиновнику шелковый шнурок, тот должен этим шнурком удавиться. Как бы исполнялся подобный приказ в России? Оказалось бы, что либо шнурок оказался гнилым, либо он не дошел до адресата, либо приказ не так поняли, либо еще что-то случилось, но чиновник этим шнурком ни за что бы не удавился.

Много писали о том, что жестокость российских законов смягчается их неисполнением. «Как страшно сочетание жестокости приказов с тупой стопроцентной исполнительностью. То ли дело у нас! У нас почти всегда остается лазейка для простого человеческого чувства. Почти всегда приказ — пусть самый дьявольский — ослабляется природным добродушием исполнителей, расхлябанностью, надеждой на пресловутый русский „авось'²¹².

Для западн^гх обществ необходимо, чтобы в стране все соблюдали закон, предоставляющий права и возлагающий обязанности и на вышестоящих, и на нижестоящих. На Востоке необходимо, чтоб законодательство, не важно писаное или обычное, жестко обязывало всех подчиненн^гх исполнять все распоряжения начальства. Это тоже своеобразный закон.

Положение закона в России совершенно иное. Закон есть, он чем-то похож на азиатский, чем-то на европейский, но важно, что он не исполняется всеми — и начальниками, и подчиненными. «Следовательно, — писал В. О. Ключевский, — главное дело было не в каких-либо законах, а в исконн^хх привычках и условиях жизни, создавших эти привычки»²¹³. Такое состояние правовой

²¹⁰ Сомов В. Зачем селу свой банк? // Правда, 1987, 7 декабря.

²¹¹ Там же.