Русская модель управления

«По оценкам биржевых аналитиков, сегодня половина всех сделок купли-продажи акций на российском фондовом рынке совершается на основе инсайдерской информации, то есть эксклюзивных сведений из закрытых для конкурентов источников»³¹⁹. Механизм рыночн^хх слияний и поглощений, основанный на различной эффективности предприятий, пока не создан, и перспектив этому пока не видно, хотя формально акционерная форма собственности безраздельно господствует в большинстве отраслей российской экономики (здесь мы впереди планеты всей).

Зато утеряна даже та редко использовавшаяся в застойные годы возможность повышения эффективности, как административная замена неспособных руководителей в ходе карьерных интриг в министерствах и главках. Теперь генеральные директора не зависят от министерств, мало зависят от рынка и потребителя, от миноритарных акционеров, но уязвимы для властей. Судя по тому, что «за годы реформ сменилась всего пятая часть директорского корпуса»³²⁰, отношения с губернаторами и арбитражными судами у них складываются благополучно. «Постепенно происходит трансформация самих собственников, но не сколько-нибудь массовая смена первоначальн^хх собственников стратегическими инвесторами или другими группами,

³¹⁶ Радыгин А , Сидоров И Российская корпоративная экономика сто лет одиночества // Вопросы экономики, 2000 — № 5 — С 48

³¹⁷ Клейнер Г Эволюция и реформирование промышленн^1х предприятий 10 лет спустя // Вопросы экономики, 2000 — № 5 — С 66

³¹⁸ Яковлев А. Своя бухгалтерия // Эксперт, 2000 — № 25 — С 8

³¹⁹ Рубченко М Не болтай! С 14.

³²⁰ Акулов В Б , Рудаков М Н Фундамент российского менеджмента // ЭКО, 2000 — № 1 - С. 45

представляющими эффективн^гх хозяев»³²¹.

Явление подмены целей реформ в ходе их проведения не является чисто российским феноменом. Так бывает всегда и везде, где на неподходящей почве применяют импортированные организационные механизмы, противоречащие целям основн^хх участников событий в данной стране. Наиболее распространенным примером является демократическая избирательная система в отсталых и коррумпированн^гх странах. Там выборы превратились в дополнительный способ закрепления господства тех, кто уже сейчас контролирует власть; способ, делающий их абсолютно несменяемыми, потому что фальсифицировать или сорвать выборы все-таки легче, чем выиграть гражданскую войну и предотвратить дворцовый переворот.

Результат, аналогичный итогам российской приватизации и акционирования, показала послевоенная Япония. Американцы, чтобы сделать невозможным возрождение японского милита­ризма, задались целью провести в Японии рыночные и демократические реформы, построить общество, похожее на западное, которое, по мнению американцев, было бы неспособно к дальнейшей военной агрессии.

К тому времени экономика Японии контролировалась крупными многоотраслевыми концернами, так называемыми дзайбацу. Он были тесно связаны с государственным аппаратом, имели многочисленные интересы за рубежом, были недемократичны по стилю управления. По многим признакам дзайбацу напоминали финансово-промышленные группы современн^гх российских олигархов. Американцы видели в дзайбацу один из корней японского милитаризма. Поэтому американские оккупационные власти в директивном порядке распустили эти концерны, обязав акционировать предприятия и продать их акции на свободном рынке.

Итак, японские рабочие, служащие и менеджеры оказались в ситуации, при которой их родная фирма, во многом заменявшая им семью, могла быть в любой момент куплена посторонними людьми. В отличие от европейцев и американцев японцы не могли допустить такого кощунства. Захват фирмы был в их глазах настолько аморальным и чудовищным поступком, что для персонала фирмы забота о предотвращении враждебной скупки предприятия стала задачей куда более важной, чем поддержание высокого курса акций и рост капитализации.

Японские менеджеры нашли способ реализовать свои оборонительные стратегии в условиях акционерной формы собственности. Предприятия выпускали акции, но продавали их не тому, кто больше заплатит, как поступили бы американцы или европейцы. Они продавали акции дружественным фирмам, тем, кого они считали «своими», кому доверяли, и, как правило, в обмен на встречные продажи «чужих» акций. Фактически это был фондовый бартер. Несколько частн^хх фирм, входящих в один такой куст, по взаимной договоренности покупали акции друг друга. «В ответ на либерализацию рынка капиталов японские фирмы в широких масштабах стали осуществлять ^„гмеры по обеспечению постоянн^хх акционеров', пресекая тем самым все попытки поглощений...» . Физические же лица, капиталисты в марксистском понимании, владеют незначительными пакетами акций. «Если в начале 50-х годов 69% акционерного капитала в

³²¹ Григорьев Л К новому этапу трансформации // Вопросы экономики, 2000 — №4 —С 13.

³²² Окумура Хироси Корпоративный капитализм в Японии М. Мысль, 1986 —252 с — С 234

Японии находилось в руках физических лиц, то к началу 90-х их доля составила 24%, а 67% акционерного капитала сосредоточили в своих руках 3оридические лица — финансовые институты (42%) и предприятия реального сектора (25%)»³² . Поэтому японские фирмы не боятся враждебных поглощений. Причем японцы создали такую систему, используя навязанный им механизм акционирования.

В российской приватизации не могло не случиться такой же подмены целей. Основные участники не были заинтересованы в том, чтобы концепция акционирования и приватизации была реализована в задуманной реформаторами форме. Ни коллективы предприятий, ни их руководители не хотели создания условий для слияния и поглощения фирм, избегали прозрачности, требуемой от них фондовым рынком.

Местные власти также не были в этом заинтересованы. Им важно удержать в своем подчинении директоров-вассалов, сохранить подконтрольность предприятий местным властям. Поэтому губернаторы и мэры, как правило, выступают против скупки контрольн^гх пакетов предприятий столичными акционерами, так как это выводит предприятия из-под местного контро­ля. Цели главн^хх фигурантов акционирования и приватизации противоречат целям реформаторов, и результат разительно отличается от запланированного.

Та же судьба постигла недавно принятую версию Закона о банкротстве. Он активно используется в целях, прямо противоположн^хх тем, ради котор^хх он был принят. Тот самый долгожданный Закон о банкротстве должен был расчистить рынок от «лежачих», неработающих предприятий, наладить платежную дисциплину, вывести предприятия из-под контроля неэффективных собственников и передать их эффективным, в общем, создать нормальное экономическое поле. Закон о банкротстве, по букве совершенно нормальный, здравый закон, соответствующий мировым стандартам, на практике превратился в свою противоположность и стал орудием бесплатного передела собственности.

Согласно этому закону, любое предприятие может быть подвергнуто банкротству, если в течение более чем трех месяцев оно имеет долги в сумме 500 минимальн^гх размеров заработной платы (то есть около 43 000 рублей в 1999-2000 годах — крайне незначительная сумма). Поскольку подавляющее большинство предприятий являются должниками, а бюджету и внебюджетным фондам должны практически все, то контрольный пакет голосов на собрании кредиторов имеют те, кто контролирует местные бюджетные и внебюджетные фонды, то есть областные администрации и связанные с ними бизнес-структуры.

«На практике лицами, заинтересованными в инициировании процедур банкротства в отношении предприятия-должника, стали корпорации, стремящиеся его поглотить либо устранить как конкурента, а в отдельн^хх случаях освободить активы должника от его обязательств перед кредиторами. В результате за 1998-1999 гг. процессы несостоятельности приобрели стихийный политический и корпоративный характер, а новый закон по существу „открыл сезон' нового передела