коричневые пятна. Нечесаные черные волосы торчали как пакля. И его глаза… Они были не алыми, а коричневыми, с зелеными вкраплениями. И странно напоминали мне гниющие ягоды. Я старалась отделать от этого образа, но не могла. Лохмотья, висевшие на нем, не могли бы прикрыть даже мою наготу, не то что наготу того, кому я даже до плеча не доставала.
Я смотрела на него и молчала. Он был бос, и ноги у него были худые, как палки. По щиколотку его ноги были покрыты глиной. То, что осталось от его рубашки, висело на одном плече. Брюк на нем не было, но он, похоже, давно перешел ту грань, за которой это имеет хоть какое-то значение.
— Тебе не холодно? — сказала я вдруг с отчаянием растерянности, — Неужели тебе здесь не холодно? Ты выходишь когда-нибудь из этих пещер?
Он молчал и только усмехался мертвыми серыми губами.
— Разве ты не мерзнешь?
— А тебе хотелось бы согреть меня? Ничто, Эсса, не может меня согреть.
— Даже солнечный свет?
— Вынесет ли солнце, если я выйду под его лучи?
— Давно ты здесь?
— Да-а. Очень. Ты даже не родилась тогда, Эсса, когда я пришел сюда…
— Не зови меня так.
— Ты очень мила… Тебя заботит, не холодно ли мне…. А ведь тебя послали убить меня.
— Ну, и что? — сказала я, глядя в его глаза. Так просто сказала. Я, и правда, не видела в этом ничего серьезного, — Хочешь, я тебе плащ дам?
Я потянулась, перемесила сумку на ремне вперед и, открыв, достала свернутый плащ. Я встряхнула плащ в руках, и он развернулся.
— Давай-ка бери. На, одевай.
Я подошла к нему и, подняв руки, накинула плащ на его худые плечи.
— Какая ты милая… — повторил он, — тебя заботит, что со мной происходит… Возможно, ты могла бы мне помочь в одном деле…. Почему тебя так заботит, что со мной? Ах да! Ведь ты не можешь читать меня. Ведь не можешь, тцаль? Так, может быть, ты поможешь мне?.. Ведь ты — тцаль, ты — Охотник, и ты так похожа на нее…. Так похожа…. Но ведь ты не согласишься, не так ли?
— На что?
— Ты веришь в то, что я могу предсказывать будущее? Многие верят. А ты?.. Впрочем, неважно. Знаешь, ведь твою крепость сотрут с лица земли. Я всегда это знал, как и то, что ты придешь и поможешь мне. Твои дочери умрут в муках, твои внучки будут сожжены заживо. Ты этого уже не увидишь. Но ведь ты однажды сможешь увидеть, если захочешь. А другая женщина, женщина с темными волосами, с безжалостным сердцем и твоим отчаянием будет смотреть на тебя издалека. Она тоже металась и искала свое детство среди древних сказок. Но она не роптала, Эсса, она смиренно принимала все, что давала ей жизнь. Все у нее было так же, как у тебя: и двойник в прошлом, и народ, зовущий себя именем птицы, и детство, прошедшее в чудесном месте. Но сама она иная. Ты отвергаешь дары жизни, она же принимает все — открытым сердцем. И однажды она узнает о тебе. Ты смотришь в глубь своей души, а она станет смотреть в туман. И в тумане она увидит твои глаза. Таким, как ты и я, такое недоступно, у нас нет тумана, в который можно смотреть, но я все же вижу ее. И ты однажды увидишь. Увидишь все, и ее, и себя, и то, как Птичья оборона падет, и люди будут умирать на развалинах своих домов. Как умираю я. Как умираешь ты, Эсса Дарринг из рода Даррингов.
И он метнулся во тьму и пропал. Я оглянулась вокруг — я даже ничего не слышала, ни шороха, ни звука. Вокруг снова воцарилась тьма. И вдруг во вспышке света он снова мелькнул передо мной, и в руках его был меч со старинным узким зазубренным лезвием. Я отпрянула, отклоняясь от удара, и почти бессознательно схватилась за меч. Я парировала один удар, другой, отступая по сырому песку. Бой этот происходил словно во сне. Я даже не понимала, что делаю, тело действовала за меня…
Отступая, я споткнулась — черт его знает, обо что. Я отшагнула, теряя равновесие, занд кинулся на меня, и машинально я ткнула мечом в него. И упала.
Он пошатнулся. Я лежала на песке и испуганно смотрела на него. Мой меч торчал из его груди. Крови не было. Занд схватился худыми пальцами за лезвие. Посмотрел на меня. Отступил на шаг. И повалился спиной в воду.
С глухим вскриком я вскочила и кинулась к нему. Он лежал на мелководье и был еще жив. Я опустилась рядом на колени. Мне казалось, мое сердце остановилось. Я не хотела его убивать. Не хотела. Я просто не осознавала, что делаю, до тех пор, пока не увидела свой меч в его груди. И мне казалось, мое сердце остановилось. Я стояла рядом с ним на коленях и не слышала биения своего сердца.
Он был еще жив и смотрел на меня — своими страшными подгнившими глазами. Иссохший палец с длинным желтоватым ногтем промокнул слезинку, побежавшую по моей щеке.
— Ты похожа на Лорель, — сказал он с чудовищной задумчивостью, — На мою Лорель…. На мою дорогую…. Не печалься обо мне…
И замолчал.
Я вся дрожала.
Его глаза оставались открытыми.
Выполнено задание. Выполнено. Вот и все. Но как же мне было его жалко!
Сотворенная им тьма рассеивалась, ночное зрение снова начинало действовать. Скоро я увидела другой берег — совсем недалеко от меня. Парни, столпившись на узенькой каменной площадке, смотрели на меня. Я стояла коленями в ледяной воде, с опущенной головой, и придерживала его голову на плаву. Нестриженые его волосы колыхались в воде, образуя ореол вокруг головы. Глаза были открыты, но уже остекленели и приняли бессмысленное выражение — как два шарика. Он умер. Впервые я жалела, что убила кого-то. А почему — я даже не знала. Я просто плакала, сидя над его телом. Моя рука, державшая его голову, совершенно заледенела. За эти несколько минут я успела полюбить его — той любовью, которой я никогда больше не испытаю. Никогда. На душе у меня было пусто и холодно.
Он умер. Занд с Перевала Снов умер. Я исполнила то, за чем пришла. И могла уйти отсюда. Что я и сделала.
Назад я доплыла быстро — взмах веслом, другой, третий. Челн рассекал черную воду, как горячий нож масло. Но этого времени хватило, чтобы слезы высохли на моих щеках. Челн врезался в берег. Кейст, нагнувшись, вытащил из воды веревку и придерживал за нее качающийся на воде челн, пока я выходила на берег. Потом он выпустил веревку, и челн, покачиваясь, отплыл от берега…
— А если кому-нибудь понадобиться? — спросила я.
— А вплавь…. Или слабо?
И вдруг я замерла, насторожилась. Кейст смотрел на меня серыми своими глазами, и лицо его было бледно и весело.
— Чувствуешь? — спросил он шепотом.
— Возле входа, — отозвалась я тоже шепотом.
— Идем к ним?
— Да, скорее.
— Кровожадность замучила? Убила одного, еще захотелось?
Раздался приглушенный смех.
— Чего смеетесь, упустить их хотите? — шепотом разозлилась я, — Пусть идут, что ли?
— Ладно-ладно, — сказал кейст, отмахиваясь от меня ладонью, — Давайте, пошли.
И с тихим перешептыванием они метнулись наверх.
Сама я медлила. Оглянулась. Поднесла руку к губам.
И побежала догонять свою команду, настраиваясь на предстоящую схватку.
Воронов было трое. Дарсай и два ириса. По крайней мере, сонгом старший из них быть не мог, сонгу ничего здесь делать. Это был, конечно, не торговый караван, но мало ли что может понадобиться Воронам на Перевале. Мы встретились с ними на первом этаже, там, где дневной свет мешался с сумраком пещеры. Сражаться они умели, что и говорить. Услышав наше приближение, они отступили к стене. Оборонялись аккуратно, без особой ярости, не атаковали, от стены старались не отходить. Но… у них не было шансов, и они это понимали, я думаю. Старший из них смог бы, конечно, прорваться к выходу: движения его были
