— Послушай, — негодую я, — ты можешь употреблять какие угодно выражения в разговоре со мною, но когда говоришь о женщине… Зачем напирать на грубом слове, когда тот же факт можно выразить иначе?
— Не я же, ангел мой, употребил это слово первый, она сама так выразилась. Да притом и относительно факта ты ошибаешься. Ты проследи жизнь этого субъекта. Живет-живет он себе, чувствует, волнуется от такой мелюзги, на которую «умирающему» человеку всё равно что наплевать, стремится к целям и поддерживает свое физическое существование кониной… Но так как конина, недурная сама по себе, указывает на длинную цепь страданий и неблагоприятных условий, то оный субъект и издыхает в одно прекрасное утро, не осилив их тяжести. (Кстати: есть у тебя запас конины? Завтра обедать приду.) Ни слова жалобы, ни прощаний и слез, ни утешений и завещаний — ничего, что соединяется с представлением о смерти. Дохнул глубоко затхлым воздухом — и шабаш! Разве здесь уместно выражение: «умирает»? Так же точно «жрать». «Вы изволите кушать редьку?» Кто так говорит! Редьку и конину «жрут», ростбиф едят, а мороженое там, что ли, кушают.
— Ах, господа! К чему спорить о словах? — вмешивается элегантная дама с женственным выражением прекрасных глаз. — Факт остается фактом. Но кислый молодой человек прав, мы умеем сочувствовать. Я первая готова что-нибудь… бал, лотерея, живые картины… Чудесно! Не унывай, миленькая девушка! Подай руку молодому человеку. Вы не погибнете. Жизнь так прекрасна, что было бы непростительною глупостью погибать скандальною смертью в цвете лет… Немножко терпения — и дела переменятся.
Несмотря на такой ералаш в голове я все-таки довольно скоро сообразил, что нужно как-нибудь поддержать разговор.
— Извините, я не расслышал, как вы сказали о вашей подруге? — обратился я к девушке.
— Она умерла.
— Что? Не может быть!
— Что ж тут удивительного?
— Вы так и прежде сказали: «умерла»? Она не отвечала и только спросила глазами:
не сумасшедший ли я?
Я, натурально, не был сумасшедшим. Но если влюбленному позволительно видеть везде и всюду ласку и привет, то отчего бы «молодому человеку», под влиянием желудочной пустоты, не воспринимать даже и несуществующих звуков о холоде, голоде, «жратве» и издыхании? В особенности после разговора со Злючкой, который обладал какою-то бесовскою способностью настраивать своих собеседников, по крайней мере меня, на безобразно минорный лад?
Впрочем, из деликатности я потер себе лоб, заметил громко, что у меня голова немножко не в порядке, спал плохо, и предложил девушке гостеприимство, так как по всему видно было, что она уже несколько дней не обедала.
Минут через десять девушка была в моей комнате, что в «полках». Она была очень недурна собою. Густые пряди волос рассыпались змеями, на бледных щеках показался пятнами румянец, грудь тяжело и нервно дышала. Лицо было не то задумчиво, не то печально.
— Марья Андреевна! — обрадовался я, подбегая к ней. — Как это я не узнал вас до сих пор?
— И я вас не узнала, — повернулась она ко мне и с улыбкой протянула руку, — оба, значит, переменились, состарились…
— Но как вы очутились в Петербурге? Что Анна Михайловна? ее супруг?
— Ах, не спрашивайте меня об них, пожалуйста… Ничего, живут.
Она закашлялась и сделала недовольное лицо. Я отложил дальнейшие вопросы, чтобы дать ей успокоиться, и с жаром принялся за приготовление обеда.
Я вас научу, любезный читатель, как делать обед из конины. Прежде всего поставьте стоймя деревянный сундук: в этом положении он прекрасно заменит вам стол. Потом разрежьте на куски конину, вооружитесь гимнастическими шарами или молотком — и колотите из всей мочи. Когда она достаточно размягчится, бросьте всё и бегите в лавочку; вам нужно на две копейки луку, пол-осьмухи масла, копейки на три муки. Кстати захватите хлеба, соли и керосину. Теперь зажгите фитиль под машинкой, налейте на кастрюлю немножко воды, чтобы мясо сразу не пристало, смажьте маслом, положите мясо — и вам останется только наблюдать да прибавлять всякой дряни для соуса. Конина, я должен вас предупредить, немедленно покоробится, но вы не смущайтесь. Возьмите ножик и разрезайте ее сверху до тех пор, пока она не будет лежать смирно. Через четверть часа обед готов. Вам останется только вычистить бумажкой тарелку, а в случае отсутствия таковой можно пользоваться и прямо из кастрюли; затем разогнуть исковерканные зубцы старой вилки (опять-таки ежели есть, а нет — так взять циркуль, а то и просто палочку) и вкусить от трудов своих. Только берегитесь замечтаться под мерные удары шаров, потому что всё испортите. Я тоже испортил.
«Тук-тук-тук» — раздавалось по всему дому, и кровь сильнее забегала по моим жилам, и, словно эхо, вторили глухому шуму удары сердца. Неожиданная встреча с Марьей Андреевной, нахлынувшие толпою воспоминания, впечатления утра — всё это значительно взволновало меня.
Завтра уже не на что купить конины; последний пятак издержал на газету. Чая нет, сахар на исходе. Прачка любезно объявила, что нанесет визит и надеется заполучить quelque chose. Один мой товарищ хохол очень любит употреблять французские слова: «Наклали quelque chose в шию»… Эх-ма!..
Тук-тук-тук!..
Говорят, испарения мяса очень здоровы… Ах, эти мелочи — ужасно они надоедают! Скорей бы покончить со всем этим… Что значат странные теории Злючки? Испытал ли он такое же всепоглощающее стремление жить, стремление уяснить себе свое отношение ко всему окружающему? Ему кажется всё так ясно, просто…
Тук-тук-тук!..
Недавно получил письмо от сестры. Мать больна, Надя выходит замуж. Надо, говорит, матери помочь… Бедная! Что же я-то? «Что я был и что стал?» Придвинулся ли я к решению своих жизненных задач? Не похож ли я на кругосветного путешественника, отлучившегося в самом начале своего пути за водою и завязшего в болоте? Ах, сколько «вопросов»!
