Олег Лукошин
Капитализм
Повесть-комикс
На хер
За столом сидели мать, отец и четверо детей. Дед валялся на кровати, его не кормили. Ожидали, что скоро помрет.
Электрическая лампочка едва светила и по всем признакам собиралась погаснуть.
Телевизор «Изумруд» не включали. Мало того, что был он черно-белым, но ко всему прочему никто не помнил, работал ли он когда-нибудь.
Стулья шатались.
Черствый хлеб скрипел под ножом.
Бегали тараканы.
Три брата в семье: Максим, Денис, Владимир. И сестра Настенька. Младшенькая.
Отец разливал суп по тарелкам. Максиму не хватило.
— Тяжелые времена пришли, — сел батя на свое место. — Жуткие. Двадцать первый год тебе уже, Максимка, — это ему. — Хоть бы в армию тебя сбыть, да не берут из-за плоскостопия. Беда, да и только. Короче, не медаль ты, чтоб на шее моей болтаться. Не пойти ли тебе, друг любезный, на хер?
— На хер, — поддержал батю Дениска.
— На хер, — утвердительно кивнул Вовка.
Мать вздохнула, но тоже согласилась:
— На хер.
Лишь Настена всплакнула. Ну, да кто ее мнение слушал?
— Только «Капитал» Маркса заберу, — буркнул Максим в ответ.
Семья не возражала.
Дверь скрипнула, кривая дорожка повела в даль туманную.
И пошел он на хер.
Дети могил
«А, ну, и пусть, — думал. — Один жить буду, как взрослый».
— Молодец, пацанчик! — поддержал его шкет лет двенадцати. — Пять лет один живу, сплошной кайф каждый день и никаких забот. Айда в нашу бригаду деньгу заколачивать!
— И много заколачиваете?
— Да немерено! Считаем — не пересчитаем.
Бригада на кладбище базировалась. Руководил ей Черепан — известный в городе преступник. В свои двадцать он уже три раза отсидел, причем один раз — в настоящей взрослой зоне. Злые языки болтали, что была это чмошная «химия», но сам Черепан божился, что неправда это. Что в строгаче он лямку тянул. Короче, уважали его.
— Годишься, — окинул он Максима взглядом. — Телосложение компактное, а плечи широкие. Силушка должна иметься. Первое время на шухере постоишь, потом сам копейку добывать научишься. Учись у наших, здесь мастера знатные. Ставлю на довольствие. Чего в котомке?
— Книги.
— Небось какие новомодные? Не Брет Истон Элис случаем? Ладно, на раскурку пустим.
— «Капитал», Карл Маркс. Однотомное сокращенное издание.
— Нет, эту храни. Не читал, но уважаю. За этой книгой будущее.
Вечер Максим с пацанами провел.
Разожгли костерок, похлебку сварганили, водочку по жестяным кружкам разлили. В знак ли особого уважения, то ли просто всех новичков так приветствовали, Черепан ему коньяка плеснул. Четырехзвездочный, производство Калининградской области, спирт французский. Добрый напиток.
Немало пацанвы у могил сидит. Кто на гитарке трынькает, кто гуся дергает. Все усталые, говорят мало. Атмосфера этакая кисло-уважительная: вроде бы надоели ваши морды, но соблюдаем паритет. Один Максим бодрячком сидит.
— А что, друзья, — спрашивает, — какие вы взгляды имеете на социально-экономическое развитие государства? Не кажется ли вам, что не вполне гладко реформы протекают? Что перегибов с избытком?
Молчат, обдумывают сказанное.
— Не вполне я понимаю, — один говорит, Прыщом его звали, карманник-профессионал, — суть происходящих явлений. Не хватает мне эмоционального и интеллектуального диапазона для осознания того, что произошло после распада Союза. Как не стало СССР — замкнулся я в себе, погрузился в мирок свой убогий и даже палец высунуть наружу не пытаюсь. Ты не провоцируй нас такими опасными вопросами. Не к добру это.
— Нет тут никакой провокации, — поддержал Максима Черепан. — Надо о таких вещах задумываться, потому что они позволяют намечать дорогу в будущее. Тому, кто осознает настоящее состояние мировой экономики во всех аспектах, кто истине в мозг заползти позволит, тому все двери откроются.
Звучало убедительно. И полностью совпадало с точкой зрения Максима. Он Черепана перестал бояться.
— Да уж, — подал голос профессиональный нищий Доходяга, кривой и страшный, как черт, — ни ума у нас нет, ни образования получить не дают. Куда ни кинь, всюду клин. Только выть от горя да людей обирать и остается. Может, соберем бабло да отправим кого в университет учиться? Он человеком станет и нас за собой потянет.
— Да думал я об этом, — сплюнул Черепан. — Не потянем. Мы же крохами перебиваемся, а там бабла до хера надо. Да и кого посылать? Не годимся мы по образу мыслей для приятия в душу капиталистического сознания. Отрыжка мы коммунистическая, и ничто нас, кроме могилы, не исправит.
— Так давай вон Максимку отправим, — предложил Доходяга. — Он Маркса читал, он примет капитализм.
— Не до конца он его читал, — буркнул Черепан, — да и немногое понял. И не примет он никакой капитализм, потому что после чтения Маркса на него больше не встает. К тому же он конченый босяк, как и мы. Нет у него шансов.
Взял он у соседа гитару, поднастроил и запел на английском:
— Revolution in their minds — the children start to march…
Все подхватили дружно. Максим тоже. «Black Sabbath» он с младенчества любил, а песню «Children Of The Grave» — в особенности. Есть в ней что-то, что по душе скребется ластиком. Голос Оззи Озборна в ранние годы творчества совершенно явно обладал психосоматической иллюзией выхода в запредельность. Кому-то даже кажется, что выход этот — не просто иллюзия, но с этой антинаучной теорией Максим категорически не согласен.
Оживились пацаны. Хорошая песня — всегда в тему.
Сразу на квартирное дело его взяли. Большая честь.
Зной и Сидишник — так мастеров из могильной братвы звали. По замкам там, по засовам — нет им равных. К ним его приставили.
Побродили по городу, квартиру выбирали. Максим по неопытности со стеклопакетом предлагал, со спутниковой антенной, но пацаны его осекли.
— Не, — отклонили предложение, — не фиг надо на сигнализацию напарываться. Залезем к
