Итак, все было решено. Оставалось собрать кое-какие веши и книжки и пуститься в новое странствование - к Черному морю. Почему-то в детстве мне казалось, что я увижу море, только когда вырасту. И вот оно уже на расстоянии всего каких-нибудь трех-четырех дней от меня. Что ж, может быть, я и в самом деле уже вырос и только не заметил этого?..
В поезде я почти не отходил от окна. Северные леса сменились полями и перелесками средней России, и на меня пахнуло знакомыми с детства местами.
Поезд неутомимо бежал из осени в лето. В белом каменном Севастополе меня впервые ослепили южное солнце и дробящая его лучи морская синь. Еще несколько часов на пароходе - настоящем, морском, с двумя палубами, сверкающими свежей краской и медью, - и вот уже перед нами Ялта: полукруг набережной, многоярусный город, взбирающийся вверх по склонам гор, ржавые кудри виноградников и кипарисы, похожие на монахов, закутанных с ног до головы в темные плащи.
Объявляя о своем прибытии сиплым, нестерпимо-пронзительным гудком, пароход замедлил бег и, весь дрожа, стал боком-боком подбираться к молу. Винты его вспарывали морскую гладь, как бы выворачивая ее наизнанку. Теперь вместо переливчатой синевы между бортом и молом клубилась рваная, белая, шумная пена, блещущая на солнце цветными искрами.
В пестрой толпе приезжих сошел я по трапу на пристань и зашагал со своим легким багажом сначала по набережной, а потом по каменистой улице, идущей вверх. Все здесь было ново, неожиданно, - словно я не в настоящем городе, жилом, серьезном, деловитом, а где-то среди театральных декораций, праздничных, но временных. Так непохожи были на все, что я до сих пор видел, эти кружевные железные ограды, увитые плющом, уже забрызганным багряной краской осени, белые дачи с широкими балконами, нарядные сады с плотной, словно металлической, листвой лавров и длинными кистями лиловых глициний.
Вот наконец и дача Ширяева на углу Морской и Аутской.
Осторожно открыв железную калитку, я оказываюсь перед домом, сложенным из дикого камня, на площадке, окаймленной аккуратно подстриженным густым кустарником с мелкими жесткими листочками.
Поднимаюсь наверх, и на пороге меня встречает молодая женщина, легкая, энергичная, с гладко причесанными и все же пушистыми темно-каштановыми волосами. Лицо у нее как будто строгое, но губы чуть тронуты милой, приветливой улыбкой, и та же улыбка светится в глубине серо-зеленоватых - в темных ресницах - глаз.
Так вот она какая - Екатерина Павловна! В ней нет ничего кокетливого, нарочитого, дамского. И все- таки она кажется очень изящной, даже нарядной, несмотря на простоту ее платья и прически.
Пожав мою руку своей небольшой, крепкой рукой, она ведет меня в дом, весь пронизанный солнцем, морским ветром и сухим ароматом южного сада. Я иду за ней, еще не догадываясь, что эти несколько шагов ведут меня не только из комнаты в комнату, но и в другую пору моей жизни - из отрочества в юность.
Здесь, в горьковской семье, в этом морском городе, довелось мне встретить годы, предчувствием которых были овеяны знакомые нам издавна широкие строчки стихов:
'Над седой равниной моря ветер тучи собирает...'
Сюда вскоре после заключения в Петропавловской крепости приехал и сам Горький, заметно похудевший и от этого казавшийся еще выше ростом. В тюрьме он оброс короткой и жесткой рыжеватой бородой и стал чем-то похож на северного капитана-помора.
Да и весь горьковский дом напоминал в это время корабль, который еще стоит на приколе, но вздрагивает от каждой волны и все выше поднимается с нарастанием прилива.
Шел девятьсот пятый год - преддверье новой исторической поры, преддверье моей молодости.
Примечания
Впервые в журнале 'Новый мир', 1960, н. 1 и 2.
Замысел большого произведения о своих детских и отроческих годах вынашивался Маршаком в течение многих лет.
Тема воспоминаний о детстве была близка писателю - одному из зачинателей советской детской литературы. В дорогих сердцу воспоминаниях Маршак как бы проверял свои наблюдения над жизнью ребенка, свое знание его внутреннего мира, психологии.
В самом начале творческого пути, когда еще не определились четко основные творческие интересы молодого литератора, - в 1911 году - Маршак напечатал два рассказа, темой которых послужили воспоминания об отроческих годах, проведенных в Острогожске - родном городе поэта. В рассказе 'Полузабытое' ('Всеобщая иллюстрация', н. 14-15, 10 апреля 1911 г.) был изображен мальчик-горбун, товарищ детства; в другом рассказе - 'География' ('Всеобщий ежемесячник', 1911, н. 3) - дан остросатирический портрет учителя географии острогожской гимназии Павла Павловича Селивановского.
Тот же мальчик-горбун появился на страницах рассказа, написанного Маршаком приблизительно в 1930 году; а учитель географии Павел Павлович предстал перед читателем в рассказе 'Второгодник Баландин', созданном в то же время. Оба рассказа вместе с двумя другими ('Война трех дворов' и 'Шура Ястребова') вошли в цикл рассказов, о детстве, задуманный в эти годы писателем.
Другие замыслы со временем оттеснили на второй план эту работу. В письме от 29 апреля 1940 года к острогожскому знакомому - однокашнику по гимназии - Г. Н. Яковлеву поэт признавался: 'Я отлично помню Острогожск, хоть и уехал из него мальчиком. С Острогожском связано у меня очень много милых воспоминаний - о школьных товарищах, о некоторых учителях... Когда-нибудь, надеюсь, скоро, я напишу об этих далеких годах и тогда непременно пришлю Вам свои воспоминания'. Но этому не суждено было сбыться вскоре: начавшаяся война нарушила многие планы поэта. Только через десять лет он возвратился к старому замыслу.
В 1951 году Маршак задумал создать автобиографическую повесть в стихах (о планах создания такой повести он писал в 'Литературной газете' от 5 января 1952 года). Но со временем план меняется; вместо повести поэт пишет цикл стихотворений о своих отроческих годах, который под названием 'Времена и люди (Из книги 'Начало века')' печатает в декабрьском номере журнала 'Новый мир' за 1954 год; в цикл вошли стихи 'Владимир Стасов', 'Начало века', 'Молодой Горький', 'Шаляпин', 'Ялта' (см. т. 5 наст. изд.).
Опубликовав цикл стихов 'Времена и люди', Маршак не отказался от старого замысла, большого произведения о своем детстве. Теперь работа идет над повестью в прозе; она активизируется в 1956-1957 годах в связи с подготовкой четырехтомного собрания сочинений поэта, в четвертый том которого по плану издания должна была войти новая повесть. Уже в октябре 1957 года Маршак сообщил острогожским пионерам, что он закончил 'первую часть автобиографической повести'. Однако на окончательную отделку повести понадобилось еще два года, и лишь в августе 1959 года Маршак, наконец удовлетворенный результатами работы, передает рукопись повести в журнал 'Новый мир'.
В 1959 году в двухтомнике автобиографий советских писателей Маршак поместил несколько фрагментов из повести (текст публикации несколько отличается от журнального текста). В публикацию вошел также отрывок, впоследствии не включенный в повесть (см. кн.: 'Советские писатели. Автобиографии в 2-х частях', ч. 2, Гослитиздат, М. 1959, стр. 43-44).
Название повести 'В начале жизни' имеет подзаголовок: 'Страницы воспоминаний', указывающий на наличие мемуарного Элемента в беллетристическом художественном произведении. В письме к другу детства М. А. Канцер (от 28 декабря 1959 г.) писатель подробно охарактеризовал своеобразие повести; '...В этом году (в 1960 г. - С. Ч.) будут печататься страницы моих воспоминаний о детстве. Это не хроника, не фотография реальных событий, а нечто вроде повести, где поэтический вымысел окрашивает действительность. Имена людей, как и некоторые подробности их быта, изменены. Ведь я пишу о событиях, которые были около шестидесяти лет тому назад, и то, что утеряла память, надо было восполнить воображением. Больше всего мне хотелось правдиво передать время и мир чувств, которыми жил мой лирический герой'. В другом письме к М. А. Канцер - уже после выхода в свет первой части повести - 15 января 1960 года Маршак вновь подчеркнул, что время и события описаны 'не протокольно, а с той
