графини не входить, пока их не позовут.
— Итак, — сказал король, отхлебывая из бокала вино, — вы находите, милейший кардинал, что проект этой фантазерки никуда не годится, и нам надо решительно отказатьсь от мысли завязать сношения с Россией?
— Да Боже меня упаси! — с самым искренним ужасом заявил Флери. — Как бы посмел я думать подобное? Проект виконтессы очарователен, и нам надо во всяком случае заняться его осуществлением!
Все присутствующие с полным недоумением взглянули на кардинала, а король от неожиданности чуть не выронил бокала из рук.
— Но мне казалось, — растерянно сказал король, — что вы назвали проект виконтессы гибелью для Франции?
— Отнюдь нет, ваше величество, это просто — недоразумение!
— В таком случае я прошу вас объясниться, — почти с неудовольствием сказал король. — Право, мне даже странно… Но говорите, ваша эминенция, говорите! Я с нетерпением слушаю вас!
— Ваше величество, — заговорил Флери, — я помню те слова, которые были сказаны мною и невольно вызвали данное недоразумение. Я сказал, что путь, на который зовет нас виконтесса, может окончательно погубить, а не спасти Францию. Но что я имел в виду, говоря «путь»? Не стремление к сближению с Россией, а те способы, которые предлагала виконтесса…
Должен сказать, я несколько увлекся, желая дать виконтессе маленький урок государственной и житейской мудрости. Я хотел показать, как опасно пускаться в политическую авантюру, если не представляешь себе в самом точном виде физиономии намеченной страны, если основываешься не на фактах, а на предположениях. Ведь в общих чертах виконтесса верно обрисовала картину положения России, а я нашел возражения, и виконтессе уже нечего было мне ответить. Представьте себе, господа, что мы действительно увлеклись бы призывом виконтессы и направили бы свои взоры в сторону России, но вдруг натолкнулись бы на одно из тех разногласий, которые я привел вам. Ведь это было бы способно поставить нас в тупик, могло бы перевернуть все наши намерения!
Нет, господа, отвергая путь, предлагаемый виконтессой, я не отвергаю цели. Нам действительно необходимо искать прочного союза с молодой страной и действительно другой страны, кроме России, я не вижу. Но и в этом отношении мы должны идти серьезно, твердо, не давая обольщать себя никакими химерами.
Я уже указывал вам, что утверждения виконтессы можно толковать и так, и этак. А нам нужно взять за руководящую нить нечто незыблемое, не зависящее от условий. Так, например, виконтесса уверяла нас, что принцесса Елизавета будет благодарна нам за помощь, что она по натуре отличается великодушием и постоянством. Но к чему нам строить что-либо на этом? Я предпочитаю связать царевну определенным договором и обеспечить Францию твердыми гарантиями, что этот договор будет соблюден. На этом вернее строить наше благополучие, чем на весьма шатком фундаменте личных качеств.
Вот, господа, на одном этом примере я показал вам, в чем заключается все разногласие между мной и автором восхитительного проекта, в чем я видел опасность пути, рисуемого виконтессой. Что нам за дело, пользуется ли царевна Елизавета привязанностью всей той холопствующей массы, которую представляет собою русское общество? К чему мы будем строить что-либо на этом, раз мы знаем, что ныне царствующая государыня вступила на престол помимо каких-либо симпатий, никогда любовью не пользовалась, а правит страной десятый год? Если любовь есть, то это — лишний маленький козырь в нашей игре, но не руководящая нить, нет!
Точно так же к чему мы будем опираться на недовольство или симпатии армии? С небольшими затратами мы всегда сумеем купить один полк, а при разумном направлении этого полка можно в удачно выбранный момент произвести желаемый переворот. Главное — подготовка, организация. А симпатии, недовольство… Э, если Господь пошлет императрице Анне еще пятьдесят лет жизни, то она процарствует их все благополучно, несмотря ни на какие недовольства!
Так вот, господа, как я смотрю на это дело, вот в чем лежит единственное разногласие между мной и виконтессой!
— Но позвольте, кардинал, — сказал Людовик, — если Россия действительно так бедна, истощена и обезлюдела, то какую же пользу может принести нам союз с ней?
— И опять-таки скажу вам, государь, — с хитрой улыби ответил Флери, — что, если следовать путем, нарисованным нам виконтессой, то не будет никакой пользы; если же приступить к этому делу с осторожностью и рассудительностю, то и из обедневшей России можно извлечь свою пользу.
Например, таможенный доход дает русскому правительству в Риге около двух миллионов ливров да в Петербурге около трех, итого в обоих этих городах около пяти миллионов! А почему так мало? Да потому, что русские чиновники воруют! Представьте себе, что мы предложим русскому правительству восемь миллионов за обе эти таможни и сами будем держать там сторожевую службу? Во-первых, мы поднимем доход по крайней мере до двенадцати миллионов и таким образом дадим русскому правительству на три миллиона больше, да себе положим в карман столько же — один миллион уйдет на расходы. А, во-вторых, таким путем мы ограничим ввоз в Россию немецких товаров и облегчим доступ французским. Это — только некоторые из всех тех мер, которые можно осуществить. И, заметьте, государь, эти меры тем и хороши, что нам дела нет, честен русский народ или нет, богат он или беден. Следуя моим путем, мы добиваемся всего при всяких обстоятельствах!
— Господа, — сказал король, — не имеет ли кто-нибудь возражений, вопросов, сомнений?
— Я хотел бы спросить, — сказал Амело, — каким образом его эминенция предполагает возможным вести в России подготовительную работу, раз мы не имеем даже официальных сношений с нею? Послать туда эмиссаров, — но это слишком рискованно и может раньше времени обнаружить намерения Франции!
— А в самом деле, кардинал, как вы думаете сделать это? — спросил король.
— Но, ваше величество, — смеясь ответил Флери, — почему вы спрашиваете об этом меня, а не виконтессу, автора проекта?
— Ваша эминенция, — ответила Полетт, — если бы я считала себя в силах вынести на своих плечах все это трудное и сложное дело, то не было бы нужды и в этом совещании. Как могу я дерзать на указание таких деталей, которые требуют многолетней государственной опытности?
— Я еще раз повторяю, — смеясь сказал кардинал, — что вы — редкая женщина, виконтесса! У вас такой широкий ум, такая находчивость, что куда нам, мужчинам! Я уверен, что у вас имеется придуманный полный план действий, но вы хотите дать мне высказаться, чтобы разбить меня вконец. Ну, да пусть будет по-вашему!
Я не могу сейчас подробно ответить на ваш вопрос, государь, и укажу только общие черты своего проекта.
В данный момент Россия ведет с Турцией войну. Последняя пошла очень благополучно для русских и скоро будет закончена. Когда приступят к выработке мирного договора, наш резидент в Турции вмешается и сведет на нет все успехи русского оружия. Через дружественный нам шведский двор мы сумеем дать понять России, что так будет всегда, пока Россия не возобновит с нами правильных дипломатических сношений. В результате императрица должна будет назначить к нам посла, а мы пошлем своего посла в Россию.
Нашим послом будет человек, совмещающий в себе храбрость, осторожность, внешнее обаяние, дипломатическую увертливость — словом, для должности русского посла мы подыщем совершенно особенного человека. Посол будет осторожно зондировать почву, войдет в сношения с царевной, его дом будет главной квартирой наших действий. А когда приспеет час, он даст сигнал к поднятию занавеса над политической комедией, которую мы так разыграем!
— Но если этот час не приспеет до того момента, когда императрица скончается? — воскликнула Полетт.
— Виконтесса, для Франции лучше не начинать этого дела совсем, чем начать его преждевременно! — ответил за кардинала Суврэ.
— Совершенно верно, — сказал король. — Итак, проект моей милой виконтессы оказался приемлемым? Я очень рад этому!
— Но надо еще так много обсудить… — сказала Полетт.
