— Вы говорите, за тридцать тысяч эта Коровина продала свое имущество? А кто купил? Не знаете?
— Как же… через меня и дело шло. Махрушин, наш купец, Николай Степанович.
Патмосов кивнул головой и, быстро поднявшись, подошел к телефону, предупредив своего гостя. 'Я одну секунду', — и приложил к уху трубку:
— Соедините, барышня, пожалуйста, с нумером двадцать пять — тридцать шесть. Благодарю вас… Кто у телефона? А, здравствуйте! Это — я, Патмосов. Позови Хмелева. Хорошо! — Он повесил трубку и обратился к Семечкину: — Пока я разговариваю, вы постарайтесь припомнить, какие вы видели на Коровиной украшения.
— Всякие видел.
— Ну, ну, — поспешно произнес Патмосов, — конечно, всякие. Вероятно, муж ей дарил, да и сама покупала.
— Конечно, у нее были кольца, браслеты, серьги, броши.
— Так! Но было у нее что-нибудь особенное, что могло бы легко запомниться. Понимаете? Ну, вот и подумайте!
В это время телефон затрещал, и Патмосов взял трубку.
— Это ты, Яша? Ну, здравствуй! Скажи мне, что вы теперь делаете по делу об убийстве Коровиной. Ну, я так и знал! А вещи целы? Отлично! И веревки, и клеенка, и коробка? Отлично! Я вечером буду. Устрой, где бы посмотреть. Так! Что случится, донеси. С сегодняшнего дня идет плата. Так. — Он дал отбой и позвонил снова: — Барышня, сорок четыре — двадцать девять. Благодарю вас. Алло! Кто у телефона? Отлично. Здравствуй, Сеня! Ты свободен? Приезжай ко мне завтракать! — Он дал отбой, повесил трубку и вернулся к Семечкину. — Ну-с, припомнили?
— Припомнил, — ответил Егор Егорович. — Браслетка у нее была, узенькая, золотая, а по обручику в три ряда камешки: десять бриллиантов, десять рубинов и десять изумрудов. Это, видите ли, ей покойник муж подарил; десять камушков — это десять лет супружества, а всех тридцать — это ей тогда столько лет исполнилось. Он ей на рождение подарил, а через полгода и умер.
— Узенький?
— Так, не шире пальца, — и Семечкин положил на стол указательный палец.
— А надписи не было?
— Да, внутри: просто года обозначены и число.
— Вы не вспомните?
— Месяц-то — апрель, и года помню. Один, значит, тысяча девятисотый, а другой — тысяча девятьсот десятый. Это помню, а число забыл.
— Отлично! — сказал Патмосов. — Вот пока и все. Теперь адресок ваш, и, как что узнается либо вы мне понадобитесь, я сейчас же и сообщу вам.
— Так найдете? — спросил, вставая, Семечкин.
— Могу сказать только, что постараюсь.
— Ну-с, а сколько я вам за это должен буду?
— Вот это я понимаю, по-купечески! — засмеялся Патмосов. — Видите ли, если бы вы тридцать тысяч искали и я вернул бы их вам, то спросил бы три тысячи и расходы. А теперь…
— Найдите его, и три тысячи ваши! — воскликнул Семечкин. — А расходы — и слов нет.
— Отлично! — сказал Патмосов. — Значит, и по рукам.
Егор Егорович горячо пожал его руку.
— Я уверен, что вы найдете убийцу.
— Да и я почти уверен, — улыбнулся Патмосов.
— Ах, а на расходы! Прикажите! — и Семечкин сунул руку в боковой карман.
— Рублей двести пока дайте, — просто ответил знаменитый сыщик.
Егор Егорович тотчас вынул двести рублей и наконец распрощался с Патмосовым.
— В случае чего я вас извещу, — сказал ему последний, — а меня застанете всегда утром. Как почувствуете томление, так и пожалуйте.
Семечкин ушел.
Патмосов прошел в кабинет, отомкнул бюро, вынул из него толстую тетрадь и, раскрыв ее, четким почерком вывел: 'Дело об убийстве вдовы Анастасии Петровны Коровиной. Начато 11 января 1912 года'. Затем он открыл шкаф, снял с полки картонку и вынул из нее ряд синих обложек с надписями. Быстро проглядев их, он достал обложку с надписью: 'Убийство Коровиной', отложил ее в шкаф, запер последний и снова сел к бюро.
— Пересмотрим, — сказал он и только что хотел развернуть синюю обложку, как услышал голоса в nepедней и закричал: — Иди, иди! Дверь открыта.
На его зов в кабинет тотчас вошел высокого роста молодой человек.
— А теперь запри дверь! — сказал ему Патмосов. Молодой человек защелкнул задвижку, дружески поцеловался с хозяином дома и сел на стул подле бюро.
Это был помощник Патмосова, Семен Сергеевич Пафнутьев. Сыскным делом он занялся по призванию. Сын купца, он окончил коммерческое училище и готовился стать заместителем отца, имевшего большую железную торговлю, как вдруг совсем случайно открыл свое призвание, выследив и обличив домашнего вора. До смерти отца он таил свое любимое занятие, когда же отец умер, Семен Сергеевич передал всю свою торговлю под отчет приказчику, под предлогом желания просто побездельничать, и явился к Патмосову. Тот принял его ласково, а потом сдружился с ним и сделал помощником в своих розысках.
Пафнутьев жил на отдельной квартире, имел широкое знакомство, навещал свои лавки, бывал в обществе, в театрах, в клубах, и все считали его богатым фланером, не подозревая его деятельности. Ему было лет двадцать восемь. Высокого роста, широкий в плечах, огромной силы, с белокурыми вьющимися волосами, рыжеватой бородкой и открытым румяным лицом, он был настоящий русский красавец, и женщины увлекались им; но он был равнодушен ко всем, со своей стороны увлекаясь только хорошенькой дочерью Патмосова, что еще более скрепляло дружбу между ним и последним.
— Зачем звали? — спросил он теперь Патмосова.
— А вот сейчас узнаешь, — сказал тот и спросил в свою очередь: — Помнишь, в декабре нашли руку, ногу, а потом открылась посылка с головой?
Пафнутьев утвердительно кивнул головой.
— Убийство Коровиной, — ответил он, — купеческой вдовы. Опознал какой-то купец Семечкин.
— Вот-вот! А теперь этот Семечкин ко мне приехал. Видишь, любил ее, так страстно желает найти убийцу.
Пафнутьев радостно хлопнул себя по коленям и воскликнул:
— Вот это дело! Это я понимаю. Я, признаться, мечтал о нем. Убийство без следов.
— И дурак! — улыбаясь, охладил его порыв Патмосов. — Во-первых, я уже тебя сколько раз просил не поддаваться телячьим восторгам и не орать — это раз. А во-вторых, преступление нельзя совершить без следов.
— Какие же здесь следы? — смущенным шепотом спросил Пафнутьев.
— Шептать тоже не надо, — сказал Патмосов, — знай, что к шепоту всегда будут прислушиваться. А что касается следов, то — веревки, клеенки, глиняный таз, картонки и, наконец, деньги, вещи… Ну?
— Какие деньги?
— Да ведь у этой Коровиной тридцать тысяч рублей было. Где они? Тридцать тысяч золотом не возьмешь, значит, ассигнациями или бумагами. Понял?
Пафнутьев закивал головой.
— То-то! — сказал Патмосов. — Ну вот и начнем с тобою искать.
— С удовольствием!
— Не ори! А пока что перечитаем, что в газетах об этом написано было, — и с этими словами он развернул синюю обложку, в которой оказались листы бумаги с аккуратно наклеенными на них газетными вырезками.
