Дук спрашивал, как она себя чувствовала после вчерашнего праздника и успела ли отдохнуть? Самому ему не удалось сделать это, потому что у него были дела и он сегодня должен был встать в седьмом часу утра, раньше обыкновенного, хотя и обыкновенно-то он поднимался всегда зимой и летом в семь.
— Я потому с удовольствием и устроился здесь, — сказал он, — что чувствую утомление и рад побыть в покое хоть немного!.. Нам так мало удается быть наедине здесь в последнее время!.. — он улыбнулся жене. — Ну, что вчера Николаев?
Они говорили по-французски.
— Я сделала все так, как ты сказал мне! — ответила она ровным и покорным голосом, причем каждое ее слово раздавалось размеренно и отчетливо. — Ты сказал мне, что желаешь, чтобы этот молодой человек был в моей власти, и я могу тебе сказать, что это уже исполнено.
— Тебе это нетрудно! — опять улыбнулся дук своей жене, любуясь ею. — Он, вероятно, приедет к нам?
— Я не сомневаюсь в этом, и, вероятно, он будет здесь не далее, как сегодня!
— Тем лучше! Тогда сегодня же ему скажи насчет расписки; он верно заплатит по ней, не доводя дело до суда, чтобы не позорить памяти своего отца. Конечно, это — только смысл, а как именно сказать, ты, надеюсь, сумеешь сама…
— Я тоже думаю, что сумею, — усмехнулась Мария так, что действительно не было сомнений в том, что она сумеет.
— Значит, с ним кончено? — сказал дук, произнося слово «кончено» по-русски, как одно из слов, которое известно ему на этом языке и которое он все-таки произнес не без труда и, с явным иностранным акцентом.
— Что, вам вспомнился «Кончино Кончини»? — послышался в это время голос появившейся из-за деревьев госпожи де Ламот, словно подкравшейся к ним.
Княгиня Мария, не подозревавшая, кто на самом деле была эта женщина, считала Ламот своею невесткою и до некоторой степени преклонялась перед нею, то есть, главным образом, перед ее светским авторитетом и знанием обычаев королевского двора Франции.
Неожиданное появление и вопрос старшей княгини, как уже звали госпожу де Ламот в доме, заставили Марию вздрогнуть, а дук Иосиф обернулся и, нахмурив брови, строго посмотрел на так внезапно появившуюся гостью.
Та, как бы не обращая внимания на него, села в свободное кресло возле стола, откинула одну руку, а другою стала обмахиваться веером.
— Странная, тяжелая, грустная история этих Кончини! — заговорила она, глядя куда-то вдаль…
Княгиня Мария уже знала, что ее невестка любит вспоминать странные и по преимуществу тяжелые и грустные истории, случившиеся с другими в давние времена, и умеет недурно о них рассказывать.
— Нет, мы не о Кончини говорили! — пояснила она. — А дук выговорил русское слово, которое в созвучии с этим именем.
— А русский язык очень трудный! — сказала Ламот несколько недовольным голосом из-за того, что не удалось ей рассказать свою историю.
— А кто были эти Кончини? — спросила княгиня Мария, не только, чтобы сделать приятное невестке, но и в действительности заинтересовавшись ее рассказом.
— Как?.. Вы ничего не слышали о Кончини? — воскликнула та.
— Нет.
— Об Элеоноре Галигай?..
— Нет.
— Вы ничего не слышали о процессе жены маршала д'Анкра?
— Нет.
— Но ведь это же одна из самых трагических страниц Франции!..
— Я мало знакома с историей.
— Но тогда вам надо рассказать это! Вы слышали, конечно, о Марии Медичи?
— Ее, кажется, звали Екатериной?
— Нет, та была другая, а Мария Медичи была женой Генриха IV, короля Франции. Процесс, о котором я говорю, произошел при Людовике XIII, составляя одну из самых позорных страниц в истории судов того времени. Великий князь Тосканский, Франсуа Медичи, обратил внимание на здоровую, красивую и веселую женщину, жену плотника по имени Галигай, лавочка которого помещалась как раз напротив дворца во Флоренции; и когда у герцога Франсуа родилась дочь, Мария Медичи, он вспомнил об этой женщине и призвал ее во дворец, поручив ей кормление своей дочери. Это послужило началом благосостояния и блестящей карьеры будущей фамилии д'Анкр, а впоследствии и их падения.
«У жены плотника была очаровательная маленькая девочка Элеонора, которая росла вместе с Марией Медичи, и они так подружились, что Мария не захотела расстаться со своей молочной сестрой, когда много лет спустя вышла замуж за Генриха IV и стала французской королевой; она увезла свою молочную сестру с собой в качестве своей камеристки. Их сопровождал Кончини.
Вскоре новая камеристка совсем забрала в свои руки королеву Франции, отличавшуюся очень нерешительным характером. Во время путешествия из Флоренции в Париж Элеонора Галигай влюбилась в Кончини; она вымолила у королевы разрешения вызвать его из Италии в Париж, и там, несмотря на неудовольствие Генриха IV, женила его на себе.
Элеонору нельзя было назвать красивой, но под своей хрупкой внешностью она скрывала необыкновенную энергию, ум и ловкость. Ко всему этому она была еще до крайности честолюбива.
Вскоре перед Кончини открылась блестящая карьера, которой он всецело был обязан своей хитрой и умной жене. Он очень быстро сделался первым метрдотелем, а потом — первым конюшим королевы. Он был необыкновенно приятным собеседником, грациозным танцором, храбрым и ловким наездником и соединил в себе все качества для того, чтобы нравиться и быть приятным при дворе, который был столько же занят делами, сколько и всевозможными увеселениями.
Кто бы мог подумать, это этот человек, тело которого впоследствии было вырыто из могилы, изуродовано, повешено, разрезано на куски и сожжено чернью, опьяневшей от бешенства и вина, что этот Кончини, проклятый всем народом, сначала был кумиром этого же самого народа, которому он в первое время своего возвышения устраивал празднества, спектакли, карусели и турниры, дававшие ему случай проявить свои прирожденные качества: ловкость, вкус и щедрость?
Элеонора Галигай, новая маркиза д'Анкр, обладала всеми слабостями своих соплеменниц и верила в предрассудки…
Ее современники говорят, например, что она никогда не показывалась на улице иначе, как под густой вуалью, для того чтобы предохранить себя от дурного глаза.
Смерть Генриха IV повлекла за собой окончательное возвышение супруги Кончини. Элеонора всецело управляла Марией Медичи, а Мария Медичи была правительницей всей Франции.
Маршал д'Анкр и его жена окончательно захватили власть в свои руки. Распоряжаясь деньгами королевства и видя всех вельмож государства у своих ног, они уверовали в прочность своего могущества. Даже наследнику престола, Людовику XIII, не раз приходилось выносить оскорбления со стороны фаворитов его матери.
Но наказание за все это было ужасным, несправедливость и жестокость судей превзошли гордыню и дерзость виновных.
Воспользовавшись однажды отсутствием королевы, Людовик XIII, сговорившись с Линем, приказал барону Витри убить маршала д'Анкра. Этот убийца, руки которого были обагрены кровью его жертвы, тут же получил маршальский жезл, а фаворит короля, де Линь, тотчас же вступил во владение огромным состоянием фаворита Марии Медичи.
Тело предательски убитого маршала было растерзано и поругано опьяневшей чернью.
Новому маршалу Витри было поручено объявить Элеоноре о смерти ее мужа и отвезти ее в Бастилию. Ее схватили, не позволив проститься с детьми, которых ей больше уже не суждено было увидеть…
А королева, узнав о смерти маршала и заключении своей молочной сестры, даже на словах не пожалела об их горькой участи.
— Мне некогда думать о них! Никогда больше не говорите об этих людях! — сказала она. — Они не
