слушались моих советов, тем хуже для них!
Судьба Элеоноры была решена, но во время процесса дочь простого флорентийского плотника уничтожала своим великодушием и преданностью королеву Франции!
Процесс маркизы имел тройную цель: он должен был извинить, мотивировать убийство маршала, захват его богатства и скомпрометировать королеву-мать.
Допрошенная о причинах смерти Генриха IV, Элеонора отвечала с необыкновенной твердостью и ясностью, удивившими ее судей, которые были, разумеется, предубеждены против нее.
С той же энергией она защищалась против обвинения в том, что мешала розыску убийц покойного короля. Она удовлетворила все расспросы своих судей, отрицая или объясняя факты так, чтобы отвлечь всякие подозрения от себя, и, главное, от королевы-матери, которую хотели во что бы то ни стало сделать сообщницей Равальяка (убийцы Генриха IV). Но новый фаворит, де Линь, его братья и несколько других вельмож и придворных требовали осуждения ее во что бы то ни стало.
Процесс раздвоился: не имея возможности поддержать обвинение в оскорблении величества, Элеонору обвинили в святотатстве: ей предъявили обвинение в том, что она якобы при помощи магии и волшебства околдовала королеву. Ее обвиняли в том, что она обладала таинствами, различными восковыми фигурками, найденными в потаенных уголках. Ее обвинили в том, что она выписала из Италии монахов, с которыми приносила святотатственные жертвы, закалывая для этого петухов и голубей в церквях.
На эти новые обвинения Элеонора ответила презрением.
От нее потребовали, чтобы она объяснила, каким образом и с помощью каких средств она овладела душой королевы, и только тут она отомстила своему другу детства, сказав: «Я овладела душой королевы только с помощью естественных и обычных средств, которыми обладает более высокий ум над более слабым…»
Судьи были вынуждены довольствоваться этим ответом.
Наконец, несмотря на то, что пять судей воздержались от голосования, был произнесен приговор. Маркиза д'Анкр была признана виновной в оскорблении величества божественного и человеческого и присуждена к отсечению головы и сожжению, с тем чтобы пепел был развеян по ветру.
— Бедная я! — воскликнула она, услыхав страшный приговор, и только тогда разрыдалась.
Но она только в первые минуты упала духом и, быстро придя в себя, вполне примирилась со своей судьбой. В день казни, садясь в колесницу, она сказала своему проповеднику, глядя на толпу:
— Сколько народа собралось, чтобы увидеть, как умирает бедная страдалица! — и потом прибавила: — Будет! Я совершенно равнодушна к смерти!
Толпа же изменчива, как волны морские. Она тотчас же смолкла: женщины только потихоньку плакали, а мужчины отворачивались, чтобы не видеть этого печального шествия. Ненависть сменилась жалостью.
Элеонора бодро и бесстрашно взошла на эшафот.
Дочь маршала д'Анкра умерла во время процесса своей несчастной матери. Сын маршала д'Анкра, которому было всего четырнадцать лет, был лишен дворянства и изгнан из Франции. Брат Элеоноры, архиепископ, принужден был отказаться от всех своих должностей, он кончил свои дни в Италии. Вся семья была уничтожена!..»
Не успела Жанна де Ламот закончить свой рассказ, как на дорожке показался лакей в ливрее, почтительно доложив молодой княгине, что Александр Николаевич Николаев пожаловал и велел доложить о себе.
— Простите! — сказала княгиня Мария госпоже де Ламот, — Но мне надо принять этого господина!
Жанна кивнула головой; Мария встала и пошла, а Жанна обратилась к дуку Иосифу и только тут заметила, что он спит крепчайшим сном. Он заснул под ее рассказ, потому что, конечно, хорошо знал историю Элеоноры Кончини…
Глава XXVII
Желтый сок травы
В тот день после обеда, который был подан на большом балконе, выходившем в сад, все еще сидели и весело смеялись тому, как дук перевирал русские слова, которым учила его княгиня Гуджавели, когда пришли сказать дуку, что его спрашивает Белый.
Под этим именем к дуку являлся старик с белой бородой и в черной шапочке на голове. Дук всегда принимал его немедленно у себя наверху и подолгу сидел, запершись с ним один на один. Иногда же, наоборот, старик очень скоро уходил от дука, а затем приходил снова.
Сидевшие за столом видели через выходившие на балкон двери и окна гостиной, как старика провели по этой гостиной и вслед за ним пошел, извинившись и встав из-за стола, дук дель Асидо.
Жанна, выждав немного, тоже встала из-за стола, сказав княгине Гуджавели, что пойдет писать спешные письма и просила не мешать ей.
Она действительно пришла в занимаемые ею вместе с княгиней Гуджавели комнаты на первом этаже, в которые ход был прямо с главной лестницы.
Войдя к себе, Жанна притворила дверь настолько не плотно, что осталась небольшая щель, и прильнула глазами к этой щели. . Так она остановилась и ждала терпеливо, ничем не выказывая своего присутствия тут лакеям, которые пересмеивались между собой и фыркали на лестнице.
В чем у них было дело, Жанна не могла разобрать, потому что почти совсем не владела русским языком. Но, конечно, не ради них, этих лакеев, стояла она тут…
Лакеи вдруг смолкли, заслышав шаги наверху… Жанна насторожилась.
Она увидела, как Белый спускался с лестницы, распахнула дверь и, как бы случайно, пошла ему навстречу.
— Одну минуту! — остановила она старика. — Пойдемте ко мне, я не задержу вас; мне нужно сказать вам несколько слов…
— Но мне некогда! — ответил Белый. — Я тороплюсь…
— Вы торопитесь на заседание?.. По поводу этого заседания мне и хочется поговорить с вами!
— Так говорите здесь!
— Здесь неудобно, тут люди слышат!
— Но по-французски не понимают.
— Кто их знает?.. А дело слишком важное!
— Ну, будь по-вашему, — пожал плечами Белый, — я зайду к вам! — И он вошел в ту же самую комнату, где говорил с Жанной, когда та возвратилась от Саши Николаича.
Но теперь она сама привела его сюда, быстро прошла с ним к окну, повернулась спиной к свету и заглянула своими быстрыми проницательными глазами, сохранившими, несмотря на ее годы, блеск молодости, прямо Белому в лицо, ярко освещенное солнцем.
— Я тоже хочу быть сегодня на заседании! — сказала она.
— Ты хочешь довольно многого!.. — усмехнулся старик.
— Уж будто и многого?.. — улыбнулась и Жанна. — Я думаю, что я могла бы быть полезной…
— Как, например, в деле с Николаевым, к которому ты поехала?
— И ничего не испортила! — подхватила Жанна. — А увидела много важного… хотя бы то, где лежала у Николаева расписка!
— Счастливая случайность, и ничего больше!
— Все равно, может повториться еще такая же счастливая случайность со мной… Я хочу быть на заседании и принимать участие в делах общества!
— Ты сегодня почему-то разговариваешь слишком свободно, — вдруг сказал старик, — или, может быть, мне это кажется только?
— Может быть, и нет. Во всяком случае, разница есть в том, как я говорила с тобою прежде и как говорю теперь. Прежде я тебя боялась…
