чисто материальной цели, была далеко не шуткой.
Для того чтобы вступить в предварительные, так сказать, сношения, вроде рекогносцировки с агентом противного лагеря, то есть с Орестом Беспаловым, Жанна с княгиней Гуджавели написала ему записку с приглашением на общественный маскарад.
Саше Николаичу тоже было послано такое же приглашение. К нему у Жанны было личное дело. Она взяла на себя разговор с ним и для того оделась в белое домино. Княгиня же Гуджавели должна была, как говорится по-русски, вести переговоры с Орестом, для чего и надела черное домино.
Глава XXXVII
Как жилось в богатом доме Дука
На другой день Жанна сидела за утренним кофе с княгиней Марией: они были одни. Дук вставал гораздо раньше и, поднявшись, по своему обыкновению, уехал по делам… Княгиня Гуджавели не выходила к кофе в общую столовую, а пила его у себя в спальне, лежа в постели.
Столовая выходила окнами в сад, окна были растворены, и через них проникали запахи цветника, разбитого перед домом. День обещал быть жарким, но в большой столовой, где сидела Жанна с княгиней, было прохладно и хорошо.
Княгиня Мария задумалась.
Давно ли, в сущности, она была воспитанницей бедного, ничего не значащего чиновника, жила в трех комнатах убогого домика и шитьем зарабатывала гроши, чтобы сшить себе дешевое платьице или купить какую-нибудь косынку, о которой давно мечтала?
А теперь? Теперь прежние ее три комнаты свободно могли бы поместиться в одну эту столовую с высоким резным дубовым потолком, стенами, увешанными фарфоровыми тарелками и серебряными блюдами? Теперь же, стоит ей только захотеть, и лучшие наряды немедленно появятся в ее и без того огромном гардеробе.
Роскошь, окружавшая ее, могла быть названа царской. Она достигла всего, чего желала. Она даже достигла большего, потому что и в мечтах не могла вообразить себе то, что имела в действительности.
Но вечная, ненасытная жажда людей, мнящих себя великими, готовых уничтожить свои желания удовлетворением их, разгоралась и у княгини Марии, желавшей по мере достижения одного — другого, большего.
Одной роскоши ей уже казалось мало. Ей хотелось успеха, первенства, хотелось, чтобы все ее желания удовлетворялись во всем. Сегодня, например, она желала увидеться с Николаевым, увидеться просто так…
Конечно, ей до него было все равно. Он был влюблен в нее — она это чувствовала. Но она, она просто хотела видеть его. Однако сегодня он, вероятно, не приедет, он был вчера. Если он будет являться каждый день, это может не понравиться дуку… А с какой стати не понравится, если она этого хочет?
Княгиня Мария, занятая всем этим, молчала, положив руку на кофейник, словно забыла о нем, и задумалась.
Жанна внимательно приглядывалась к ней и, словно понимая ее мысли, спросила ее так, как бы между прочим:
— Отчего вы так редко бываете в Летнем саду? Там так хорошо гулять днем…
— В Летнем саду? — переспросила княгиня Мария. — Да ведь у нас есть свой сад!
— Ах, ведь это одно и то же всегда, и может надоесть. В ваши годы нужны более частые перемены. Это нам с дуком к лицу постоянство, а вы — дело другое. Вы знаете анекдот с куропатками?
— Нет.
— Кардинал Мазарини очень любил есть жареных куропаток. Ну, так вот, когда он стал досаждать Людовику XIV, что тот неверен своей жене, Людовик пригласил его к себе и накормил его жареными куропатками, на другой день — тем же, на третий — тоже, на четвертый, и так далее… Через две недели кардинал взмолился: «Я, дескать, очень люблю жареных куропаток, но позвольте же и мне от них отдых!» — Жанна прислушалась и проговорила: — Кажется, дук вернулся. Как будто карета подъехала…
— Очень может быть, — сказала княгиня.
— Так вы думаете поехать в Летний сад для разнообразия?
— Ну, да, конечно. Не все же серые куропатки!.. А мне этот рассказ нравится… Может быть, и вы со мной поедете в Летний сад?
— Отчего же? С удовольствием. Самое лучшее, по-моему, ехать туда к двум часам — не так жарко будет…
— Отлично! Я пойду одеваться, — и княгиня Мария, вдруг просияв, весело улыбнулась Жанне и направилась к себе.
Такой удачи Жанна, по правде сказать, даже не ожидала. Она вчера назначила свидание Саше Николаичу от лица якобы ему известной особы, чтобы раздразнить его еще больше, а тут вдруг вышло, что сама княгиня Мария напросилась ехать в Летний сад к двум часам. Жанне надо было не упустить этого случая, благоприятного для ее расчетов, и использовать его не только в отношении княгини, но и самого дука.
Жанна не ошиблась. Это был действительно дук, подъехавший в своей карете. Он, обыкновенно ровный, спокойный и вполне бесстрастный, по крайней мере, с виду, на этот раз прошел в свой кабинет быстро, несомненно взволнованный, и заперся там.
Оставшись один, он в полном изнеможении сел в кресло, руки его бессильно упали вдоль туловища, и глаза закрылись. Его лицо, и без того бледное, побелело еще больше. Он находился в состоянии, близком к обмороку.
С ним это бывало и раньше, когда он запирался вот так один в своем кабинете, но никто не знал о минутах его физической слабости. Дук скрывал это от всех, и от своей жены, в особенности…
Никто не знал, что этому бодрому на вид, подвижному, черноволосому и статному, стройному дуку, казавшемуся не молодым, правда, но и далеко еще не старым человеком, на самом деле был уже семьдесят один год, и что черные волосы его — великолепно сделанный парик, а его бодрый вид достигается целым рядом лекарств и снадобий, известных, может быть, ему одному и близких к таинственному эликсиру молодости, столь страстно отыскиваемому алхимиками средневековья.
Никто не знал даже, что у дука дель Асидо, князя Сан-Мартино нет огромного, несметного богатства, как думали все, но что у него нет даже более или менее определенного состояния. Те средства, которые он проживал, могли бы сами по себе составить довольно недурное состояние для средней руки человека, но для дука их не хватало и на такое время, на которое другой бы прожил лишь на проценты.
Сегодня для дука в некоторой степени был критический день. Он взял последнюю тысячу рублей, бывшую на его счету в конторе банка, и надеялся, что ему окажут в конторе кредит, но контора потребовала у него ручательства таких подписей, что это равнялось тому, что дук сразу же мог дискредитировать себя в обществе.
Этой последней тысячи рублей должно было хватить ненадолго. Надо было уплатить кое-какие текущие расходы по дому, выдать определенное жалованье бывшему графу Савищеву, действовавшему под именем Люсли, и хорошо еще, что княгиня Мария не требует для себя чего-нибудь…
Из Парижа деньги могли прийти от центрального отделения общества нескоро, да и так слишком много было забрано оттуда, а между тем в Петербурге еще не сделано никакого дела.
Главная надежда была на то, что Николаев заплатит деньги по довольно, в сущности, эфемерной расписке своего отца. Правда, этот Николаев был обставлен с психологической стороны так, что не должен был уклониться от платежа, но наверняка рассчитывать на него нельзя было, пока деньги не находились в их руках. Значит, надо было во что бы то ни стало поторопить Николаева.
Затем могла предстоять хорошая прибыль от наследства маркизы Турневиль и Косунского, если найти молитвенник и медальон.
Двух этих дел было бы достаточно, чтобы сразу же возвести на блестящую ступень положение общества «Восстановления прав обездоленных» в Петербурге. Зато при малейшей неудаче грозил полный
