— Кто же это такая? — полюбопытствовала Маня.
— Госпожа де Ламот.
— Госпожа де Ламот?
— Да, Жанна Валуа, графиня французская, вышедшая замуж за господина де Ламот. Я всегда удивлялся ее энергии, хотя мы никогда не были друзьями и даже теперь она враждует со мной и думает, что сильна настолько, что в состоянии противодействовать мне.
— Как? Она враждует с вами? — удивилась Маня. — Я, кажется, читала, или кто-то рассказывал мне, что она умерла в Лондоне, выбросившись из окна…
— Это история, которая была подстроена ею, чтобы избежать агентов французского управления полиции. Когда она, заключенная в Сальпетриер, бежала из него и очутилась в Лондоне, она имела смелость напечатать свои записки, в которых не пощадила Марии Антуанетты, королевы французской. Записки разошлись в огромном количестве экземпляров и читались во Франции, что называется, нарасхват. Французское правительство не могло открыто схватить госпожу де Ламот в Англии, но оценило, так сказать, ее голову и подослало убийц. Ее преследовали так неотступно, что ей пришлось пуститься на хитрость и раз и навсегда освободиться от преследований. Ею была разыграна комедия падения из окна и мнимой смерти. Ее преследователи успокоились, а сама она переселилась в Крым с одной восточной княгиней, кажется, грузинкой, воспитывавшейся в Петербурге в институте.
— Так она теперь живет в России? — спросила Маня.
Андрей Львович ответил, помедлив:
— Да, в Крыму, вместе со своей княгиней и даже руководит оттуда, или, вернее, воображает, что руководит, целой организацией. Ее муж сейчас в Париже, он вернулся туда во время революции, но он не знает, что его жена жива…
— И она еще решается вступать в борьбу с вами?!
— Она не подозревает, что мне известно, кто она, и что я поэтому держу ее в руках, — ответил Андрей Львович. — Пусть она пока потешится, если это ей так нравится. Когда будет нужно, я назову ее и открою клеймо, выжженное ей палачом на теле.
— Ах! Ужасно с нею обошлись! — проговорила Маня.
— Она сама виновата, потому что слишком понадеялась на себя одну и решила соединить свою судьбу с таким человеком, как Ламот.
— Да, в этом, несомненно, была ее ошибка! — воскликнула Маня. — К сожалению, женщины еще поставлены так, что нуждаются в поддержке более сильного мужчины!
— Не говори так, Маня! — возразил ей Андрей Львович. — И мужчина тоже нуждается в поддержке женщины. Ты не можешь даже вообразить себе, как бывает подчас одному трудно…
— Но выбор жены зависит от мужчины. Ему дана возможность выбирать и он свободен, а женщина, к сожалению, должна только соглашаться или нет с этим выбором…
— Опять не так, Маня. Иногда мужчина сделает выбор, но даже не решается сказать об этом избранной им девушке…
— Какой же он тогда будет сильный мужчина, если станет робеть перед девушкой? — воскликнула Маня.
— Это не робость, — ответил Сулима, — но уверенность, что такой шаг будет попран и поэтому не стоит делать этого. Что бы ты ответила, если бы я, например, был не Андреем Львовичем Сулимой, а на самом деле носил титул выше графского и предложил бы тебе руку и сердце, как это принято выражаться?
— Я ответила бы: верните себе скорее свой титул…
Андрей Львович подошел к ней и взял за руку.
Маня подняла голову, посмотрела ему прямо в глаза и, выдержав его пристальный взгляд, молча кивнула ему головой.
— Тогда, — воскликнул Андрей Львович, — ты отправишься за границу и там станешь женой дука Иосифа дель Асидо, князя Сан-Мартино!
Глава LXIX
Через неделю после этого разговора великолепнейшая дорожная карета отъезжала от ворот дома Андрея Львовича Сулимы. В карете сидела Маня и, высунувшись из окна, махала платком и, улыбаясь, кивала головой.
Андрей Львович стоял на балконе и со счастливым лицом посылал ей вслед приветствия…
— До скорого свидания! — крикнул он ей.
Поздно вечером в тот же день у того же дома стояла толпа, с беспокойством следившая за валившими из-под его крыши темными клубами дыма!
Горело в верхнем этаже.
В толпе шел разговор:
— Ахти, никак, братцы, пожар-то знатный! Теперь дому не устоять…
— Не устоять!
— А дом-то богатый, каменный!
— Чей он?
— Я нездешний.
— Сказывали, генерал тут живет.
— Может и генерал — никто от бедствия не изъят…
— А как же это в таком доме и не доглядели? Мало народа, что ли?
— Да, чем больше народа, тем вернее не доглядишь. Один на другого надеется…
Но народа, вероятно, в этом доме было мало, потому что движения в нем заметно не было… только на дворе слышались крики, да из ворот выбежала баба с громким воплем.
— Поджог, пожалуй! — догадывались в толпе.
— Может, и так. Всяко бывает. А, может, и само собой загорелось?..
— Пойти пособить что ли?
— Чего пособить?
— Вещи вынести, али там, может, еще душа живая есть… спасти надо.
— Сунься-ко до полиции! Она тебе пропишет живую душу! Сказано, чтобы до полиции ни-ни… Она явится и сама разберется…
— Да когда явится твоя полиция-то?
— Когда нужно будет, во благовремении…
— Пожарные и то до сих пор не едут!
— Тоже и им собраться надо. Скоро-скоро, а время- то пройдет. Летом у меня кум горел, так, пока ехали пожарные, ось у ихней бочки сломалась. Большая задержка была…
Среди дыма показался красный язык пламени, лизнул карниз, исчез, метнулся в другую сторону и вдруг сразу в нескольких местах засветило и затрещало, и взвились к небу клочья и извивающиеся полосы огня.
Над дымом пролетела стая каркавших, странно освещенных снизу ворон. Дом занялся и вспыхнул, как костер…
— Важно горит! — послышалось в толпе.
— Теперь все до последней нитки погибнет. Ничего не спасти.
— Говорят, сам генерал-то, владелец, тут…
— Где?
— В доме.
— Горит?
— О Господи!
— Никто не видит его. Ищут. Говорят, не спасся… В доме остался…
