а тончайшие приборы непрерывного слежения, активного анализа и отбора существенных сигналов. Чтобы мозг имел возможность постоянно предвосхищать ближайшее будущее и строить вероятностный прогноз того, что в нём произойдёт. (Кстати, этот точный термин -вероятностный прогноз - придумал уже ученик Бернштейна, тот самый, что был в Америке и Германии на столетии памяти учителя).
Активность мозга - это поразительное его свойство. Неподвижный глаз ничего не видит - глаз проходит по пространству обзора, как прожектор, обшаривающий небо, и поступающие сигналы падают не на чистую доску наших восприятий, а на готовую программу встречи и реагирования. То предвосхищение, которым непрерывно занимается мозг - постоянная программа этой изумительной вычислительной машины. Открытие этого свойства живого мозга - не только ключ ко многим тёмным проблемам психологии и психиатрии, но и реальная конструкторская задача создателям искусственного разума и всяких управляющих систем.
А теперь - небольшое отступление с лёгким философским оттенком. Как возник и развился этот механизм непрерывного автоматического прогноза будущего?
Чтоб уцелеть в безостановочной и беспощадной борьбе за существование, каждое живое существо должно было как-то научиться охранять себя от капризов непрерывно меняющейся среды. Это не только чередование тепла и холода, но и колебания в количестве пищи, и враги-хищники, и стихийные силы, и множество других смертельных опасностей - контролирующее оружие естественного отбора. Один из простейших выходов - паразитное существование. Гарантия собственной безопасности обеспечивалась внутри, в организме (или на теле) другого живого создания. И уже только хозяин боролся с природой за свою сохранность, попутно содержа на иждивении паразитов.
Но паразитное существование - жизнь трудная и более рискованная, чем это может сначала показаться. Прежде всего необходимы гибкость, смирение и неприхотливость. Отсюда червеобразность многих из них - червеобразность как вида, так и поведения. А затем - полная зависимость от хозяина: смерть покровителя означает гибель всех питающихся его соками и охраной паразитов. Отсюда - крайняя заинтересованность паразитов в благополучии и сохранности хозяина: многие из них даже включаются в его систему обмена веществ, помогая ему жить. Это не выручает: слишком уж далека борьба, которую ведёт за жизнь хозяин, от его закосневших в паразитизме иждивенцев. Поэтому класс паразитов так недалеко продвинулся по лестнице эволюции - хоть они есть, их мириады, но развитие их застыло на первобытном уровне. Добровольное рабство спасает жизнь временно, а отучает жить - навсегда.
Я переписываю эти строки из своей давней книги со стеснительной и горделивой усмешкой. Наверняка внимательный читатель обратил внимание на лёгкую публицистичность этого текста. И вполне справедливо: что бы я в те годы ни писал, я уже старался изо всех сил хоть как-нибудь высказать свои мысли о советской власти и её охранителях. И дальше будет то же самое, поскольку я ещё немного выпишу на эту тему.
Промежуточный способ сохранения от капризов и превратностей существования - панцирь. Но броня, которой отгораживается живое существо от реальных или мнимых опасностей, - это тоже не абсолютно лучший способ выживания, ибо сам посильный размер панциря кладёт предел развитию вида. Кроме того, нельзя не отметить, что все эти черепашки и рачки-отшельники составляют любимую пищу тех, кто знает, как они соблазнительно беззащитны внутри мало надёжной скорлупы.
Поэтому основной способ, постоянно культивируемый эволюцией и утверждаемый естественным отбором - борьба. Бегство - это, кстати, тоже разновидность борьбы. Существа, нашедшие этот способ, продвинулись по лестнице эволюции до высшей ступени развития - до человека, способного к осознанной борьбе. Или игре, что то же самое.
Ярчайший образ игровой борьбы - фехтовальщик, живое и подвижное воплощение понятия игры. В арсенале его средств есть нападение и отступление, непрерывное слежение за противником, стремительный анализ его приёмов и характера - чтобы успеть и суметь прореагировать, ответить выпадом, уходом или защитой. Главное в такой игре - быстрота ответа. Как же уменьшить это время, как перейти за положенную природой границу быстроты реакции? А очень просто: ответить ещё до того, как завершено действие, на которое реагируешь! Предвосхитить это будущее и заранее привести себя в готовность к ответу. То есть ответить мгновенно, ещё не разобравшись наверняка, верно ли было предугадано действие. Риск значительно повышается, но насколько же возрастает выигрыш!
И естественный отбор закрепил незримым штампом о жизнеспособности те виды живых существ, которые научились на основе прошлого опыта составлять вероятностную картину ближайшего будущего - через мгновение, секунду или час. Жизнь одобрила игровые механизмы мозга. А на уровне человека это выросло до осознанного предвидения (тоже вероятностного, разумеется).
Обсуждая эту игру-борьбу, естественно спросить теперь о главном: как же мозг решает каждый раз (и непрерывно) ту проблему, о которой мы уже упоминали - двигательную задачу? Как включаются нужные мышцы (это именуется очень красиво - кинетическая мелодия), чтобы привести тело в нужное положение, совершить мгновенное новое действие? Откуда будущая цель заранее известна мозгу?
Эту будущую цель физиолог Бернштейн назвал 'потребным будущим'. Мозг строит модель этого потребного будущего, и в соответствии с моделью разыгрывает мелодию включающихся мышц. Так родились и стали развиваться идеи совершенно новых представлений о работе нервной системы - это было названо физиологией активности.
Три десятилетия спустя в послесловии к академическому изданию работ Бернштейна будет сухо и спокойно сказано, что, по всей видимости, с его имени будет вестись начало 'возникающей науки - теоретической нейрофизиологии, подобно тому, как начало теоретической физики связывается с именем Максвелла'.
А в начале шестидесятых годов нечто поразительное для истории науки (и для видавшей всякое России) совершалось тихо и негромко: в коммунальную квартиру на улице Щукина тонким ручейком текли люди. Это были физиологи и математики, невропатологи и биофизики, различные другие специалисты, включая инженеров и кибернетиков. Идеи непрерывной игровой активности мозга сулили удивительные новые перспективы в самых разных областях познания и техники. И Николай Александрович беседовал со всеми. Все приходили к нему порознь, и лишь однажды он собрал всех своих учеников одновременно. Это было за год до его смерти, и он единственный знал точно этот срок. Он сам себе поставил безошибочный диагноз, снялся с учёта в поликлинике, чтобы никто не помешал работе над книгой (она вышла уже после его смерти), а ученикам напористо и непривычно строго обозначил направление их изысканий.
Я помню очень хорошо тот день в холодном январе шестьдесят шестого года, когда стояли тесной группкой несколько учёных средних лет и обсуждали, как им лучше поступить. В некрологе, который отнесли в вечернюю газету, соглашались только на эпитет 'известный', потому что для эпитета 'выдающийся' требовалось специальное разрешение горкома партии. А времени уже не было, да и такого разрешения не дали бы наверняка. И кто-то вслух сообразил, как засмеялся бы над этой незадачей сам Николай Александрович, и вся проблема мигом рассосалась в воздухе.
Судьба человека
Осенью сорокового года в лагерь для польских военнопленных в Ламсдорфе приехала высокая комиссия. Сюда давно уже собирали украинцев из лагерей, разбросанных по всей территории Третьего Рейха. Были здесь даже те, что когда-то эмигрировали в разные европейские страны, а теперь сражались в армиях этих стран и попали в плен. Всего тут собралось около шестидесяти тысяч украинцев. Обращались с пленными настолько прилично, что давно уже поползли смутные слухи: скоро отпустят жить на завоёванных территориях, ибо немцы планируют восстановить в огромных былых размерах когдатошнюю независимую Украину. Соблазнённые этим слухом, к украинцам стали примыкать польские пленные. Чтоб их найти, изобличить и отделить, прибыла из Берлина эта комиссия Центрального Украинского Комитета, озабоченного национальной чистотой будущей самостийной Украины.
В лагере непрестанно ходил ещё один слух - быть может, именно он привлекал молодых поляков сильнее, чем улучшенное содержание украинцев. Поговаривали о неких специальных поселениях - 'рассенлагерях', затеянных для физического укрепления арийской расы. Якобы уже отбирались красивые
