Чингиз Абдуллаев
История одной свадьбы
Вы никогда не приезжали в Баку в середине прошлого века? Значит, вы не могли почувствовать атмосферу вечного карнавала, которая царила в этом южном городе. Самые красивые женщины были известны по именам, и каждый их проход по городу вызывал изумление и восторг у местных жителей. В любой компании, собравшейся в бакинском доме, можно было найти представителей разных народов, говоривших на особом бакинском диалекте русского языка с вкраплениями азербайджанских слов. Причем у всех был одинаковый южный акцент, азербайджанцы, грузины, армяне, русские, евреи, лезгины, татары говорили на одном языке, и зачастую их трудно было отличить друг от друга.
Распахивались окна, и отовсюду доносились звонкие женские голоса. А какие “пижоны” ходили по Торговой! Самые лучшие нейлоновые рубашки и чулки, самые разноцветные водолазки, самые немыслимые сумки появлялись в Баку не позже, чем в других крупных городах Европы. Здесь любили жизнь и умели ею наслаждаться. Казалось, что сама погода благоволила жителям этого удивительно красивого города, расположенного у моря. Это был единственный город — столица республики, находившаяся у моря. Рига выходила на Балтийский залив, а остальные города имели лишь реки. Может быть, море как-то влияло на нравы людей? Запах йода, огромная масса воды, делающая людей более спокойными и уравновешенными. В огромной стране, занимавшей шестую часть суши, было только два таких южных города, где солнце, море, смех, вино, музыка, очаровательные женщины, красивые мужчины перемешивались друг с другом, создавая особую и неповторимую полифоничность.
Эта история произошла в Баку в конце сороковых годов. Только недавно закончилась самая страшная война, которая когда-либо происходила на нашей планете. Тысячи похоронок, тысячи инвалидов, тысячи детей-сирот, оставшихся без родителей. Казалось, самое время ожесточиться, стать эгоистом, думать только о себе, упиваться своим горем. Но с людьми происходили удивительные метаморфозы. Соседи помогали друг другу. Незнакомые люди старались подбодрить случайного прохожего. Кража хлебных карточек у детей считалась самым постыдным поступком даже среди воров. Люди только начинали приходить в себя после изнуряюще долгой войны, затянувшейся на многие годы. Это только сейчас кажется, что война длилась целых четыре года. Четыре года это тоже очень много, невообразимо долго и страшно. Спросите у матери, чей сын ушел на войну, узнайте у жены, мужа которой забрали на фронт, спросите у любого, кто ждал целых четыре года. И он расскажет вам, что это были самые долгие, самые длинные годы в его или ее жизни. Но на самом деле война началась еще в тридцать девятом, когда советские войска отбивали нападение японцев в Монголии. Потом была советско-финская война, на которую тоже мобилизовали тысячи мужчин. Затем — Великая Отечественная. Едва она закончилась, как многие части начали снова перебрасывать на Дальний Восток, против Японии. И только в сорок седьмом, сорок восьмом, сорок девятом начали возвращаться домой ветераны.
Повзрослевшие дети не узнавали отцов. Но это были самые счастливые дети. Многие так и не дождались возвращения с фронта своих близких. Многие так и выросли, никогда не увидев своих отцов. Гордые бакинские женщины выходили на дороги, набрасывая на головы келагаи, и пытливо всматривались в каждого прохожего. Тысячами получали сообщения о пропавших без вести родных и близких. И они тоже ждали своих мужчин, надеясь вопреки всякому здравому смыслу на чудо. И чудеса иногда происходили.
Может, поэтому в те годы люди воспринимали боль соседей как свою собственную и умели радоваться сообща. Это были особые бакинские дворы со своим неповторимым внутренним пространством. В одном из таких дворов на Дивичинской жило несколько бакинских семей.
Этот дом был построен в начале двадцатого века известным человеком Каблеи Дамиром, которого уважали не только потому, что он побывал в Кербеле. Этот строгий мужчина, владелец дома, был отцом многочисленного семейства. Но после революции в доме произошли некоторые изменения. Ему оставили несколько комнат, конфисковав остальные. Можно считать, что ему повезло, так как у него была большая семья и ему оставили три большие комнаты. Каблеи Дамир никогда не выступал против режима, и поэтому новая власть решила проявить столь не свойственное ей впоследствии благоразумие.
В остальных помещениях поселились новые жильцы. Первой появилась семья тетя Берты, которая прибыла из Воронежа вместе с мужем, бывшим политруком агитационного поезда имени товарища Фридриха Энгельса. В другой части дома поселился старый лезгин Мустафа с пятью детьми и вечно беременной женой. В пристройке, бывшей когда-то комнатой для гостей и перестроенной уже в двадцатые годы, жил татарин Хабибулла, приехавший в Баку из Казани и женившийся на украинке Галине, которая научилась готовить бакинские блюда ничуть не хуже местных женщин.
Так они все и жили в этом дворе. Иногда ссорились, иногда спорили, но никогда не доводили дело до серьезных столкновений. В этом дворике отмечали все праздники вместе — Навруз-байрам, Курбан-байрам, православную Пасху, еврейскую Пасху. Разумеется, отмечали Первое мая и Седьмое ноября, Новый год и даже в ленинские субботники все вместе выходили чистить и без того чистый двор, а женщины почему-то выбивали в этот день свои ковры.
Чаще всего вместе пили чай под старой чинарой. Мужчины играли в нарды, женщины стирали белье, судачили о своих детях, ценах на рынке, о вернувшемся из Германии и ставшем инвалидом войны Гусейнбале, который без ног умудрился жениться во второй раз. Гусейнбала был хороший жестянщик и снимал комнату у Мустафы, оплачивая ее из собственных средств. Такой мастер, как он, всегда мог найти работу, обеспечивая не только себя и свою новую жену с ее двумя детьми, но также и прежнюю супругу, от которой имел сына. В те времена безногий жестянщик был символом благополучия и вполне мог прокормить сразу две семьи. Его жена Фатима сразу пришлась по душе всем соседям. Они уже знали, что она мать близнецов, которые никогда не видели своего отца. Свадьба состоялась в пятницу, двадцатого июня сорок первого года, а через два дня началась война и мужа Фатимы забрали на фронт. Его убили в сентябре сорок первого. В марте сорок второго она родила двух мальчиков. Фатиму уважали и за ее трудную судьбу, и за ее молчаливую покорность. Она помогала всем соседям, ее мальчики всегда были аккуратно и чисто одеты. Но никто и никогда не видел, чтобы она смеялась. Говорили, что она очень любила своего первого мужа.
Муж тети Берты умер в тридцать пятом. Ему было всего сорок два года, но он сильно болел — сказывалось революционное прошлое, — и открывшаяся язва убила его. Наверно, ему отчасти повезло, его хоронили с оркестром, а на могиле установили памятный знак с красной звездой и произнесли немало хороших слов. Кто знает, проживи он еще несколько лет, не обвинили бы его в каком-нибудь вредительстве или не установили бы, что он был одновременно японским, корейским и германским шпионом? А так тетя Берта получала хорошую пенсию, и ее даже несколько раз приглашали в местные школы выступать с
