Глава 13
'ТУДА'
Отца не взяли в армейский Медицинский корпус и отказали, когда он попытался записаться в пехоту рядовым (он допустил ошибку, показав свое свидетельство об отставке, где стояла дата рождения – 1852 год). Он предпринял еще одну попытку в Сент-Луисе, заявив, что родился в 1872-м году, но его и там разоблачили. Наконец ему удалось вступить в Седьмой Миссурийский полк – пехотный полк ополчения, сформированный взамен Третьего Миссурийского полка Канзас-Сити. Третий теперь стал Сто десятым саперным, проходил подготовку в лагере Фанстон и готовился отправиться 'Туда'.
Новый полк местной охраны, созданный для слишком юных, слишком старых, обремененных большой семьей, колченогих и хромых, посмотрел сквозь пальцы на возраст отца (шестьдесят пять лет), поскольку тот соглашался на нудную должность сержанта по снабжению и не нуждался в военной подготовке.
Я горячо приветствовала решение отца жить во время службы у нас.
Впервые в жизни я осталась главой семьи, что совсем не в стиле Морин. Я согласна трудиться и стараться изо всех сил, лишь бы главные решения принимал кто-нибудь выше, сильнее и старше меня и от кого так вкусно пахнет мужчиной. Нет, если надо, я могу быть и матерью пионеров – моя прабабушка Китчин убила троих неприятелей из мушкета своего мужа, когда того ранили, а меня отец тоже научил стрелять.
Но мне больше нравится быть настоящей женщиной при настоящем мужчине.
Брайан предупреждал, чтобы я не позволяла отцу командовать собой, и говорил, что все решения должна принимать я, как глава семьи.
– Пусть Айра тебе помогает – на здоровье! Но босс в доме – ты. Пусть он об этом помнит, пусть помнят дети. И ты тоже помни.
– Да, сэр, – сказала я, мысленно вздохнув. Брайан младший вел себя очень благородно, оставшись за старшего мужчину в доме, но в двенадцать такая роль еще не под силу – хорошо, что его дед тоже остался с нами. Брайан младший и Джордж подрабатывали разносили 'Джорнэл' и зажигали фонари на улицах, но все-таки приносили домой только отличные отметки. Когда лето кончилось и наступили холода, я стала вставать вместе с ними в полпятого утра, чтобы сварить им какао. Они с удовольствием пили, а у меня было легче на душе, когда я их провожала в такую темень. Зима семнадцатого-восемнадцатого годов была холодной – им приходилось кутаться, как эскимосам.
Каждую неделю я писала Бетти Лу и Нельсону. Мой бедный негодный кузен явился домой в понедельник после объявления войны и сказал Бетти Лу.
– Золотко, я придумал верный способ улизнуть от армии!
– Какой же? Кастрация? Не слишком ли жестоко?
– Что-то вроде, как мне сдается. Угадывай еще.
– Знаю! Ты сядешь в тюрьму.
– Лучше. Я вступил во флот.
И нашими рудниками стала управлять Бетти Лу. Я не сомневалась, что она справится – она была посвящена во все детали с тех пор, как мы стали главными компаньонами. А если у нее не было горного образования, то его не было и у Нельсона. Производственной стороной дела занимался наш компаньон: диплома он тоже не имел, но уже двадцать пять лет занимался добычей белого металла.
Мне казалось, у них получится. Должно было получиться. Тут уж 'хочешь жить – умей копать'.
В эти военные годы все люди в нашей стране стали делать то, чего не делали раньше, – хорошо ли, плохо ли, но они старались. Женщины, которые раньше и лошадьми-то не умели править, водили трактора, потому что их мужья ушли приканчивать кайзера. Недоучившиеся медсестры ведали целыми палатами, потому что дипломированные сестры надели форму. Десятилетние мальчишки, вроде моего Джорджа, вязали квадратики на одеяла британским 'томми' и покупали облигации Детского займа на заработки от разноски газет. На улицах подписывали на заем ('доллар в год'!), выступали 'четырехминутные ораторы' и собирали пожертвования девушки из Армии Спасения, которых обожали все военные. Все старались делать что-нибудь полезное – от скручивания бинтов до сбора ореховых скорлупок и персиковых косточек для противогазов. А что же делала Морин? Да ничего особенного. Я стряпала и вела хозяйство на семью из десяти человек, с большой помощью четырех старших и даже восьмилетней Мэри. Никогда не отказывалась скручивать бинты для Красного Креста. Следила, чтобы наша семья соблюдала все экономические меры, предписанные мистером Гербертом Гувером
Инициатором побратимства выступила Кэрол, объявив капрала Бронсона 'своим солдатом'. Мы поочередно писали ему, а он писал нам всем, но особенно отцу.
Церковь призывала 'усыновлять' одиноких солдат. Кэрол хотела, чтобы мы усыновили капрала Бронсона – мы так и сделали, спросив сначала разрешения у Брайана, которое он прислал нам с обратной почтой.
Я писала мужу каждый день – рвала свои письма, если находила в них плохие новости или намек на жалость к себе, то есть снова и снова, пока не научилась писать настоящие письма Лукасты, поднимающие воинский дух, а не подрывающие его.
Тогда, в начале войны Брайан находился недалеко от нас – в лагере Фанстон близ Манхэттена, штат Канзас, милях в ста к западу от Канзас-Сити.
В первые три месяца Брайни ни разу не побывал дома. А потом стал приезжать на короткие уик-энды – с полудня субботы до вечера воскресенья – когда удавалось подъехать с кем-нибудь из офицеров. На автомобиле можно было успеть туда и обратно с субботы до восьми утра понедельника, на поезде нет.
В то время поезда вообще-то ездили быстрее автомобилей, ведь мощеных дорог было мало, а в Канзасе, насколько я помню, их не было вовсе.
Существовала прямая железнодорожная линия – Юнион Пасифик. Но по железной дороге в первую очередь пропускали военные эшелоны, во вторую – товарные поезда, идущие на восток, в третью – прочие транспортные поезда, а пассажирские поезда ходили, когда путь больше никому не требовался. Мистер Мак-Аду
Поэтому Брайан мог вырваться домой лишь тогда, когда был свободен кто-то из сослуживцев, имевших автомобиль.
Иногда я задавалась вопросом, не жалеет ли Брайан, что продал 'Эль Рео Гранде', но никогда об этом не заговаривала, как и он. Думай о хорошем, Морин! Сейчас война, и твой муж – солдат. Радуйся, что в него пока не стреляют и что он может хотя бы изредка бывать дома.
Бойня в Европе становилась все более жестокой. В марте 1917 года свергли русского царя, в ноябре коммунисты-большевики сбросили правительство президента Керенского и сразу же сдались Германии.
Тут и пришел наш черед. Дивизии обстрелянных немецких солдат перебрасывались с восточного фронта на западный, где только что высадилась во Франции небольшая группа наших войск. Союзникам приходилось туго.
Я этого не знала. Дети, конечно, тоже. Подозреваю, что они считали, будто их отец стоит двух немецких дивизий.
В мае восемнадцатого года я сообщила мужу, что в его прошлый приезд мы 'выбили чек': у меня была задержка на две недели. Знаю, у многих женщин это еще ничего не значит, но у Морин это верный знак. Я чувствовала такую эйфорию, что старалась не читать газет и только наслаждалась своими ощущениями.
Брайан всегда звонил мне не из лагеря, а из Манхэттена, чтобы поговорить свободно.
– Это плодовитая Мать-Крольчиха?
– Не так громко – Клод, разбудишь моего мужа. Моя плодовитость оправдает себя через восемь
