^ласковыми глазами. Он, наверно, и в самом деле очень любил моего папу. Дарья Павловна — желтая канарейка, облитая водой, — так сказала маме:
— Петр Трофимович любит вашего мужа.
— Они друг в друге души не чают, — ответила мама.
Поздно вечером Ваганьков начал прощаться.
— Я очень приятно провел у вас время, — сказал о^.— Я рад, что мне удалось лроститься с вами в домашней обстановке.
— В каком это смысле проститься? — спросил папа.
— Я ухожу от вас, дорогой Васюков, — сказал Ваганьков. — Меня переводят в другое место.
— Ну-ну-ну, не разыгрывайте меня!
— Нет, вполне серьезно. Приказ уже подписан.
— Вот это новость! Вы просто меня огорошили!..
— Не огорчайтесь, — похлопал Ваганьков по папиному плечу. — Мы с вами хорошо по^ботали. У меня останутся о вас самые лучшие воспоминания.
Ваганьков помог жене надеть боты, он еще раз попрощался с нами, и они вышли из дому,
— Вот это номер, — сказал папа. — Оказывается, нашему Ваганькову дали по шапке!
— Почему же по шапке? — спросила мама. — Может быть, он получил повышение?
— Плохо ты знаешь людей, — ответил папа. — Если бы ему дали повышение, он не мямлил бы о своем уходе в передней. Он бы трепался о своем назначении целый вечер и не жевал бы пупок, как бедный родственник, а умял всю утку!
— Что же теперь будет? — спросила мама.
— А что бывает в таких случаях? Теперь ударят по его квосту!
—¦ Возможно, не ударят.
— Еще как ударят. Только искры полетят!
— Этого еще нам не хватало, — ^ сказала мама. Наверно, папе было очень жалко Ваганькова. Он
все время боялся, что его ударят по хвосту. Целую неделю он с мамой только об этом и говорил. Из-за несчастного хвоста папа даже не поехал в отпуск. Честное „слово, я никогда не думал, что у людей могут расти такие вещи! Я спросил у папы, видел ли он у Ваганькова хвост. Папа рассердился и закричал, что я задаю идиотские вопросы. Тогда я спросил у Клавдии Николаевны, нашей учительницы, какие у людей бывают хвосты.
— У людей хвостов не бывает, — ответила она. — Правда, иногда попадаются так называемые рудиментарные отростки. Это такие небольшие, недоразвитые хвостики, которые нам остались еще от обезьян.
Бедный Ваганьков! Разве он виноват, что у него есть маленький, наверно, тоже желтенький, как лимонная корка, хвостик!
Прошла еще неделя. Ваганьков уже не приходил в папину контору. Он нигде не работал. А папа все думал о хвосте. И мама думала. И они ходили грустные и злые. В субботу папа сказал маме:
— Угадай, кто придет к нам в воскресенье? Мама начала гадать.
— Ни за что не угадаешь!.. Ваганьков! Со своей женой! Он опять сам напросился!
— Что же ему еще нужно?
— Он воспылал ко мне любовью. Он жить без меня не может!
— Веселая будет история, если об этом уз «нает новое начальство!
— Еще бы! Оно подумает, что против него здесь плетутся интриги!
Мама сказала, что на этот раз она не будет зажаривать утку.
— Никаких уток! Никаких парадов! — предупредил папа. — Метнешь на стол пачку печенья — и точка!
— Ну, знаете, это нехорошо, даже как-то неприлично, — сказала Лялька.
— Что неприлично? — спросил папа.
— А то, что это сразу бросится в глаза, — ответила Лялька.
— Как ты думаешь, — спросил папа у мамы, — не лучше ли ей готовиться к зачетам и «не ставить под удар свою стипендию?
— Я думаю, что лучше готовиться, — ответила мама.
Когда вечером пришел Ваганьков, Лялька даже не вышла из своей комнаты. Мама поставила на стол вазочку с вареньем из айвы и немного печенья. За столом было скучно. Папа не пил вина и не рассказывал про быка и подошвы. Все молчали, часто вздыхали, у всех были сердитые глаза. Только Ва- гавд>ков ласково глядел на папу,
:. — Ну, что нового в конторе? — спросил он.
— Скрипим помаленьку, — ответил папа. — Дело постепенно выправляется.
— Оно, кажется, и раньше не особенно хромало, — улыбнулся Ваганьков.
— Как сказать. Откровенно говоря, вы немного того… наломали дров.
— Я наломал?
— Ну да, вы!
— Это без шуток? — спросил Ваганьков.
— Мне не до шуток, — ответил папа.
— Вы что-то говорите не то, — сказал Ваганьков. — Ну, признайтесь, что вы хотели сказать другое…
Но папа не признался, И они опять начали говорить о дровах. Оказывается, у папы на службе лежали дрова, и Ваганьков потихоньку ломал их в своем кабинете. v
— Мне очень больно, что вы так думаете! ~ сказал Ваганьков,
— Хоть вы и гость, — ответил папа, — а критика и самокритика мне дороже. Чего греха таить, вы кое-чего наворотили, дали работенку новому руководству…
— Если вы честный человек и видели какие-то недостатки, вы были обязаны сказать о них раньше!
— Вам скажешь! Вы же, голуба, не терпели критики. Вам скажешь, а вы — джик, — и голова долой! А мне голова нужна, я не начальство, мне думать надо!
Ваганьков «ничего не ответил. Он молча встал со стула и пошел в переднюю. Он был уже теперь не желтый, не красный, а белый, будто его лицо вымазали мелом. Руки у него тряслись. Он подал пальто Дарье Павловне, и они вышли ни лестничную площадку.
— Он и в самом деле чуть не завалил всю работу, — сказал папа каким-то скучным голосом.-. Если здраво разобраться, он слабый работник…
— Хорошо, хорошо, — рассердилась мама. — Ты хотя бы мне этого не говорил.
— Но зато мы, кажется, отвадили его от нашей квартиры…
. — У меня остался какой-то неприятный осадок, — сказала мама.
— У всех остался осадок, — ответил папа.
В это время раздался звонок, Я пошел открыть. В дверях стоял Ваганьков,
— Зонтик забыл, — сказал он€ Я дал зонтик.
— Ты хороший парень, — ^ сказал Ваганьков. — Ты прости, что я с тобой не попрощался.
Он погладил меня по голове, И я почувствовал, что он добрый. Его можно спросить, и он не рассердится. И я спросил:
— Скажите, дядя Ваганьков, у вас есть хвост?
— Tti это о чем?
— Ну, хвост, обыкновенный хвост!
— Что ты, брат, никакого хвоста у меня нет!
