— Сомневаешься, что я способен не спать столько же, сколько и ты? — Не дожидаясь ответа, он продолжает: — Ей-ей, это звучит как вызов. И я его принимаю!
Даже в нынешних мрачных обстоятельствах я не могу удержаться от смеха.
— Хорошо, пусть будет вызов.
Он поудобнее устраивается у меня за спиной, погружает лицо в мои волосы, и я вновь удивляюсь тому, как мне с ним легко и непринужденно. Должно быть, виной всему волшебный лес, в котором кажется, будто мы перенеслись в совершенно иной мир, но мне чудится, будто я знала Димитрия всю свою жизнь. Я не испытываю ни малейшей неловкости, какую следовало бы ожидать в столь тесной близости к джентльмену, которого я знаю столь короткое время. Этот уют сам по себе отвлекает и расслабляет. Я даже волнуюсь, смогу ли не засыпать, когда меня греют костер и теплое тело Димитрия.
Чтобы отогнать сон, я предлагаю поиграть в «Сто вопросов», и мы по очереди загадываем друг другу всякие вещи и понятия, начиная с «абсурда» и кончая «пасленом». На время тень пророчества словно бы отступает. Мы просто два человека, старающихся лучше узнать друг друга. Наконец, устав задавать и отвечать на вопросы — задолго до того, как дошли до сотни, — мы притихаем.
Димитрий зарывается лицом в мои волосы и глубоко вдыхает.
Я не могу удержаться от смеха.
— Что это ты?
— Как приятно пахнут твои локоны, — приглушенно бормочет он.
Я шутливо хлопаю его по руке.
— Скажешь тоже! В таком путешествии соблюдать гигиену просто невозможно!
Он немного выпрямляется, одной рукой приподнимает мои волосы, обнажив шею.
— Нет, чудесно. Они пахнут лесом, ледяной речной водой… тобой.
Теперь он наклоняется к моей обнаженной шее. Губы его касаются моей кожи — и по спине у меня пробегает дрожь.
Я не сопротивляюсь. Умом я понимаю: позволять такие вольности джентльмену, да еще столь малознакомому — просто неприлично. Однако всей душой я жажду, чтобы поцелуи продолжались как можно дольше. Поэтому я запускаю пальцы в густые темные волосы Димитрия и притягиваю его голову еще ближе.
Я кожей чувствую вибрацию его сдавленного стона.
— Лия, Лия… Не так мне следовало бы помогать тебе бодрствовать. — В голосе его звучит мука. Я знаю: он, как и я, борется с приливом желания и требованиями приличного общества.
Однако сейчас мы не принадлежим к этому обществу. Здесь, в лесах по дороге в Алтус, мы предоставлены сами себе.
Я встаю на колени перед Димитрием. Обхватив его лицо ладонями, я заглядываю в его бездонные глаза.
— Это не ты помогаешь мне бодрствовать… — Я все приближаю и приближаю лицо к его лицу. Он приоткрывает губы мне навстречу, но я чуть отодвигаюсь — ровно на такое расстояние, чтобы можно было говорить. — Это мы бодрствуем вместе. Это я… — Я легонько касаюсь губами его губ, — …бодрствую вместе с тобой, потому что хочу этого.
С губ его срывается глубокий вздох. Димитрий притягивает меня на землю, подсовывает мне под голову скомканное одеяло. Руки его блуждают по всему моему телу, над одеждой, и почему-то это вовсе не кажется плохим или неправильным. Не кажется скандальным и неприличным.
Мы осыпаем друг друга поцелуями, от самых нежных до таких страстных, что у меня прерывается дыхание, а Димитрию приходится отстраниться, чтобы прийти в себя. Наконец, словно по безмолвному сигналу мы оба останавливаемся. Мы лежим, крепко прижавшись друг к другу. Хорошо, что Эдмунд на другом конце лагеря.
Я ничуть не устала. Напротив, кровь струится по жилам с новым жаром. Внезапно меня захлестывает уверенность в своих силах, в том, что я смогу избыть пророчество раз и навсегда. Вместе с тем я ощущаю поразительный, неизмеримый покой, как будто бы в первый раз за почти год я оказалась именно там, где мне самое место.
17
— Лия, отдай мне медальон. — Луиза стоит надо мной, протянув руку.
Я вздыхаю.
— Луиза, не могу, никак не могу.
— Но, Лия… — Она почти сердится. — Погляди на себя! Ты совершенно без сил!
Я смеюсь, потому что ее наблюдение и в самом деле смешно.
— Луиза, ничуть не сомневаюсь, что выгляжу не лучшим образом. Но, честно говоря, меня это меньше всего заботит.
Это совершеннейшая правда. Я ужасно выгляжу, глаза режет от недосыпания, волосы спутались. Но у меня нет сил переживать за внешний вид.
Луиза смотрит на меня, прищурившись.
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Тебе нельзя и дальше не спать. Опасно ехать верхом в таком состоянии.
— Поэтому Димитрий и настоял на том, чтобы я ехала вместе с ним. Не бойся, я не врежусь в дерево, если ты об этом.
— Не об этом. Сама знаешь. — Она опускается на землю рядом со мной. — Я волнуюсь за тебя. Отдай мне медальон, всего на несколько часов… За это время ты отдохнешь и спокойно завершишь путь. Я готова на это ради тебя, Лия. Правда.
Я с трудом нахожу в себе силы улыбнуться ей, но все-таки улыбаюсь и протягиваю руку.
— Я знаю. И благодарна тебе, Луиза. Но ты уверена, что медальон будет в безопасности? Что он не отыщет путь на мое запястье, чтобы Самуил мог использовать меня, как Врата?
Лоб ее прорезает маленькая морщинка. Я знаю — Луизе очень хочется пообещать мне это. Хочется дать слово — и сдержать его. Однако никто из нас не удивлен, что она не в состоянии этого сделать.
— Нет. Обещать не могу. Могу только попытаться.
— Луиза, этого недостаточно, но я очень благодарна, что ты хочешь помочь. Правда. — Я качаю головой. — Медальон принадлежит мне. Пока все не закончится, он не покинет моей руки. Во всяком случае, по моей воле. Я справлюсь. Как-нибудь, да справлюсь.
Она кивает и протягивает мне кружку.
— Тогда выпей. Тебе понадобится.
Я беру теплую кружку и осторожно отпиваю немного. Кофе горчит, и я надеюсь, что жуткий вкус отобьет мне сон хотя бы на первую часть сегодняшнего пути. Я допиваю кофе как раз вовремя — Эдмунд уже ведет лошадей.
Луиза направляется к своему скакуну, а я иду на поиски Димитрия. Не успеваю я пройти и полпути к остальным, как он появляется верхом на своем великолепном жеребце.
— Готова?
Я киваю, не доверяя голосу. Даже уставший, как я, Димитрий безумно красив.
Он спрыгивает наземь, держась за луку седла.
— Ты первая.
Только сейчас до меня доходит, что я не скакала вместе с кем-нибудь с самого детства, когда меня катал отец.
— Но… но как я… То есть, как мы тут вдвоем поместимся? — Я стараюсь подавить нарастающее смущение, но чувствую, как щеки заливает горячий румянец.
Димитрий лукаво улыбается.
— Проще простого. Ты садись впереди, а я поеду сзади. — Он наклоняется ко мне, так близко, что я ощущаю запах мятной зубной пасты. Во рту у меня пересыхает. — Надеюсь, ты не возражаешь?
