Блатные и уличные песни

И влачет душа обвиненная
Двадцать пять незаслуженных лет.

Тишина. Спит тюрьма.
Все предано забвению сна…
Лишь ночной часовой,
Лишь ночной часовой
Нарушает тюремный покой.

А унылые жены милые
Ждут мужей в непроглядной тоске,
И туман густой пеленой густой
Закрывает печально виски.

Руки женские протянулись.
И в надежде, и в муке они.
И по-прежнему очень медленно
Горемычные тянутся дни.

Тишина. Спит тюрьма.
Все предано забвению сна…
Лишь ночной часовой,
Лишь ночной часовой
Нарушает тюремный покой.

Эх, Россиюшка, земля-матушка,
Посмотри на своих сыновей:
Почему в глазах серебрит слеза?
Где же счастье твоих дочерей?

Отчего в сердцах столько горечи?
Почему так страдает страна?
Отчего закон стал бессовестный,
Расскажи, дорогая, сполна.

Тишина. Спит тюрьма.
Все предано забвению сна…
Лишь ночной часовой,
Лишь ночной часовой
Нарушает тюремный покой.

Тишина. Спит тюрьма.
Только дремлет на небе луна,
Словно хочет сказать,
Словно хочет сказать:
Не надо, не надо рыдать!

ПАХАН

Это было весною, зеленою порою.
У перрона стояли. Поезд наш подходил.
У перрона стояли и кентов поджидали,
Чтобы дело обстряпать, покутить, погулять.

Из седьмого вагона фраерок показался:
Шапка, сбитая набок, чемоданчик в руке.
Чемоданчик набитый,
в пасти фиксы сверкают,
И карманчик раздутый говорил о себе.

Мы за ним поканали, в переулке догнали,
Чемоданчик забрали и хотели бежать.
Только он был из шустрых,
быстро к стенке отпрянул,
И в руке его тускло заблестело перо.

«А вы, ребята, ошиблись, вы на урку нарвались,
Вы ж меня не узнали, я ваш бывший пахан.
Собирайте же кодлу, будем пить, веселиться!
Пусть весь город узнает, что вернулся пахан!»

К ЧЕРНОГЛАЗОЙ