котором оперативная следственная группа докладывала о том, как идет 'горячее', по горячим следам, дознание задержанных преступников. В этот раз было подготовлено уже свыше восьмидесяти обвинительных заключений. А всего с начала операции было добыто свыше трехсот. Бегло просмотрев их, Переверзнев дал команду компьютеру связаться с Генеральной прокуратурой. В здании Генеральной прокуратуры этой ночью тоже мало кто мог пойти домой, чтобы лечь в постель и отдаться покою заслуженного сна: время не могло ждать — задержанные высокопоставленные чиновники должны быть освобождены через сорок восемь часов с небольшим.
Прокуратура ответила сразу, и, тихо журча носителем информации, винчестером, компьютер стал передавать на киевский сервер будущие приговоры. Во время обратной связи министр узнал, что обвинения предъявлены уже более чем пятидесяти задержанным. Работа шла превосходно. И ей было суждено войти в Историю.
Теперь пришла очередь другого файла…
Безучастными строками сообщения компьютер информировал:
'… вашим требованиям на 06.05. <02:35> этого года, по фильтрационному пункту 43-ИН, отвечают 28 задержанных. Из указанного числа только 9 могли представить действительные документы. Это…
(шел список имен, мест рождения и проживания, возраст и т. п.)
… остальные назвали себя…
(снова перечисление имен)
… Среди умерших и погибших указанным приметам отвечают 24 тела. Из них интендифицированы 5…
(опять короткие строчки имен, отчеств и фамилий)'.
Закончив ознакомление с документом Переверзнев потянулся к микрофону рации и связался с диспетчером командного пункта. Его интересовала обстановка на АЭС. Какой-то майор Дерябко, неестественно для такого позднего времени, — министр бросил беглый взгляд на круг часов укрепленных на стене: было 02:54, — бодрым голосом доложил: со станции информировали, 'обстановка является стабильной' (неизвестно было, что майор хотел этим сказать). Потом министр попросил соединить его с киевским номером (он бы мог дозвониться самостоятельно, используя для этого собственный мобильный телефон, но по его же приказу было применено глушение всех радиочастотных передатчиков, чтобы лишить преступников средств связи). Трубку долго никто не поднимал, но это было не удивительно — была глубокая ночь, но скоро томный и сонный женский голос ответил:
'Да, я слушаю'.
— Доброй ночи, Анастасия.
Он слышал, как счастливо и мягко она засмеялась.
'Боже, как поздно, и так приятно, еще не проснувшись, слышать твой голос, Олеженька. Кажется, что ты где-то рядом'.
— Я бы с большой радостью и желанием…
'О, о желаниях ни слова, я тебя умоляю', — игриво взмолилась Анастасия.
— Я еще здесь некоторое время задержусь.
'Как твои дела?'
— Пока все удачно.
'Да, я слышала. Отец ходит в хорошем настроении. В Верховной же Раде паника. Ты и туда добрался?'
— И им достанется, — довольно хмыкнул он. — Я, вообще-то, позвонил, чтобы сказать тебе, что я тебя очень люблю…
Она ответила не сразу, но он слышал, как чаще и глубже она задышала.
'Правда? — почти прошептала Анастасия. — Я тебя тоже очень люблю, Олеженька, и… и очень хочу'.
У него едва не остановилось сердце, захлебнувшись щемящей истомой.
— Спокойной тебе ночи, моя любовь. Я обязательно еще позвоню.
'А тебе удачи, любимый. Пока…'
Он уже встал, нагнулся, чтобы поднять с пола накидку, намереваясь идти на фильтрационный пункт, чтобы снова и снова вглядываться в черты лиц людей, и искать в них того, кто мог сделать так, что он, Переверзнев, больше никогда не услышит любимого голоса, своей любимой женщины, ни рядом с собой, ни по телефону, когда дверь распахнулась, и с порывом ветра вошел в блестящей от воды войсковой плащ- накидке генерал-майор Горачук.
— Доброй ночи, Олеженька.
Доброй, Всеволод Сергеевич… Что слышно о Нечете?
Глава СБУ поехал с инспекцией по 'очищенным' территориям Зоны еще в восемнадцать часов вечера, и после того о нем никто ничего не слышал, как и о тех людях, которые отправились с ним в качестве охраны. Нечет пропал.
Но 'войсковик' не спешил с ответом. Он прошел к небольшому столику, на котором стоял электрический чайник, протянул руки и дотронулся до прибора.
— Горячий, — довольно проворковал он, снимая накидку, и засуетился, разливая чай по стаканам. — Проклятая ночь!.. Такого я не видел давно, честно тебе скажу. Май месяц заканчивается, лето на носу, а ветер и дождь ледяные.
Он поставил стакан перед министром МВД:
— Попей сладкого и горячего. Я уверен, что ты со своими походами на фильтрационные пункты и крошки в рот не клал. Впрочем, как и я… Жалко, что лимона нет.
— В холодильнике, — подсказал Переверзнев, понимая, что Горачук тянет с ответом потому, что новость, с которой он пришел, была не из приятных. Надо было набраться терпения — генералу необходимо было время, чтобы собраться с мыслями.
Скоро был нарезан лимон, и к запаху дождя в салоне штабной автомашины, примешался его тонкий аромат.
Наконец, Горачук сел и отхлебнул горячий чай.
— Хорошо. Тепло.
Он помолчал еще пару минут, невидящими глазами глядя перед собой.
— У меня погибло тридцать девять человек. — Его голос звучал тихо и глухо, и чтобы его расслышать, надо было напрячь слух. — Ранено сто одиннадцать. — Вдруг он повысил голос и уставился горящими гневом глазами на коллегу. — Олег, кто мог допустить такое? Это же война!
— Они будут наказаны, — убедительно и одновременно успокаивающе ответил ему Переверзнев. — Я обещаю тебе.
— Но это не вернет ребят!
— Я понимаю, Всеволод.
— И тебя жалко, Олег… Честное слово! Если судить по тому вооружению, какое мы здесь собираем, и по тому оборудованию, какое мы здесь видим, я начинаю понимать, что здесь крутились громадные деньги… Не простят они тебе это.
— Плевать, — скривив лицо отмахнулся Олег. — Кто-то же должен был положить всему этому шабашу конец.
'Войсковик' пожал ему руку, по-дружески тепло, ободряя.
— Ты молодец. Таких, как ты мужиков, нашей стране надо бы больше. Гораздо больше. Зажили бы мы, — мечтательно протянул он, — как у бога за пазухой.
Он замолчал, задумчиво, маленькими глотками прихлёбывал горячий чай, бережно держа в руках стакан, грея озябшие кисти.
— Нашли машину Нечета.
