прямо в их жадные на зрелища глаза, но они даже не заметили этого. В сотнях глаз была пустота и любопытство, а он лежал и удивлялся тому, что им интересно совершенно не то, что он сейчас узнал. Он умирал, проваливаясь в бездонную пустоту вечности, пытался крикнуть, рассказать, но невидимая неумолимая смерть успела нацепить на его уста крепкий замок немоты. Жаль, как жаль… Важно же, чтобы они это узнали. Важно, господи! ВАЖНО!!! Его глаза стекленели, запечатлевая изумление, а над головой, под ярко освещенным куполом медленно раскачивались опустевшие снаряды и трапеции. Всё…
Сожалел он? О чём? О том, что ошибся на какой-то миллиметр при очередном кульбите? Нет. О том, что зря прошла, прогорела и закончилась так театрально конце вся жизнь? Нет. Не этому он удивлялся. Другому…
Где-то всё рядом.
На нём офицерская форма. В груди, за пробитым сердцем, пуля. Противник по дуэли стоит рядом и с сожалением качает головой. О чём ты можешь сожалеть, оставшийся живым? О моей судьбе? Закрой глаза и проводи ее молча. Не плачь по мне. Я глуп был, что не померился с тобой. Прости за то, что и из твоего тела в белый снег капает кровь. Ты ранен в руку. Мне легко от того, что я промахнулся, но и ты не мучайся совестью, потому что ты убил того, кто выбрал… СМЕРТЬ. Не смотри в мои глаза, потому, что ты видишь только изумление, читаешь в них удивление тому, как легка смерть. Да, ты прав. Так и есть на самом деле. Но и ты глуп, если ты видишь только это. Жаль, что и ты ее выбрал, несчастный, и жаль наших секундантов: они тоже утвердились в своем выборе, даже не подозревая об этом. Ах, да, прости — ты меня не слышишь… Прощай.
Вот оно… Уже близко. Надо собрать воедино. Всё.
ИЗУМЛЕНИЕ.
МУКА.
СМЕРТЬ.
ЖИЗНЬ.
ВЫБОР.
СОЖАЛЕНИЕ.
Что же главное?
Надо думать о смерти, чтобы…
Александр бежал по огненному коридору. Впереди из раскаленного марева, выплывал очередной перекресток. Расстояния между ними становились как бы короче. И снова его душу ждала очередная смерть, новые муки, и штамп изумления, тяжелой гирей конца разбивающий остатки сознания. Он понимал, что с каждой новой смертью он постепенно умирал сам. Вот о чем говорил Ярый, когда замечал, что не все из них, богов прошлого, могли пройти этот путь.
Не могли… Конечно! Они, вечные, поверженные, могли делать только один выбор! Да!.. Вот он, ключ!..
СМЕРТЬ.
Неожиданно огненный коридор сразу за перекрестком рухнул. Лавина раскаленного камня обвалилась откуда-то сверху. Волна пыли обожгла тело новой порцией боли. Но пути дальше не было, кроме Т-образной развилки. Черные проходы зияли глубокой пустотой. Огненная река вверху иссякла. Раскаленный воздух остывал. Камни на стенах крошились, не выдерживая резкого перепада температуры.
СМЕРТЬ.
Он засмеялся, опускаясь на камни. В теле без кожи боль не утихла. Грызла с прежней жадностью и голодом. Но она была слишком слаба, чтобы добраться до сознания, которое было пробито диким, просто невыносимым удивлением.
Неужели всё так просто?!
СМЕРТЬ.
Его смех эхом метался в почти остывшем коридоре. Истеричный смех забирал последние силы. Но они уже не имели прежней цены. Его путь был окончен. Оставалось только закрепить полученные знания. Жаль, что по этому коридору нельзя прогнать всех, кто сейчас жил в этом мире. Лишних сразу забрал бы огонь. Остались бы лишь те, кто сделал бы свой выбор. Тот самый, который бы положил на лицо умирающего не маску изумления, а милый, радостный покой, чтобы у тех, кто его видел, глаза не горели любопытством, а наполнялись лишь тем же самым, изумлением.
Ха!.. Ха-ха-ха!.. Хох! Ха-ха-хо!
Он вновь корчился на каменном полу, в облаке душной и густой пыли, но уже не от боли, а от смеха, не имея сил остановиться.
Как все просто!.. Невыносимо, невообразимо просто! Просто до смерти.
СМЕРТЬ.
Когда из темноты другого, черного коридора, одновременно, каждая со своей стороны, вышли две женщины, Александр не удивился этому. Так должно было случиться. Закономерность. Одна-единственная. Всё остальное — условности, глупости. Он уже знал об этом.
Женщины были полностью обнажены. Тело одной звало Александра сильнее. Оно было ему знакомо. В нем была его любовь. Другое отталкивало своей загадкой. Первой была Виорика. За нею, словно живая, колыхалась жидкая чернота. Второй — Анна. За ее фигурой тоже была живая чернота. Они вышли на саму грань света и тьмы, и застыли, как каменные изваяния, прекрасные своим совершенством, как гимн благодарности их ваятелю. Из лица были неподвижны и суровы, как лики справедливых судей. Глаза плотно и спокойно закрыты.
Смех не позволял подняться. Продолжая уже не просто смеяться, а выть от радости, Александр несколько раз пытался встать, но тут же падал на острые ледяные камни, о которые разрывал свою исстрадавшуюся плоть. Наконец, он встал, и постоял немного, давясь собственным смехом, чтобы не выпустить его из своего перекошенного судорогой рта. Стоял, пробуя крепость своих ног. Не падал. Значит, силы еще были. Один неуверенный шаг, второй…
Когда его губы коснулись ее губ, ее глаза распахнулись живительной прохладой чистого и глубокого неба. Они были полны счастья. Ее каменное тело наполнилось живым трепетом, движением. Она протянула к нему руки. Виорика звала его.
Но он сделал от нее шаг назад, вновь давясь приступом смеха.
Извини, но я сделал свой выбор. Прости… Смерть важна…
Ее глаза еще пели счастьем, но чернота за ее спиной уже впитывалась в ее тело, размывая его, растворяя в вечности. Она уходила. Когда от нее не осталось следа, он услышал за спиной уверенный и чистый, нежный голос:
— Идем, нам пора.
И Александр сделал шаг к той, которая осталась в черноте другого коридора. Едва он пересек границу тьмы и света, как оказался в пустоте. Он падал, быстро набирая скорость. От этого падения перехватило дыхание, но оно вернулось. Не сразу, но скоро. Он падал один. Его окружала пустота и одиночество.
Они — это условности. Пустота, глупость!.. Я сделал свой выбор. Правильный выбор!
О-о-о-о-о!!! У-у-у-уух!!!
Его падение было стремительным. На огромной скорости он пробил атмосферу планеты. Теперь он ясно осознавал и скорость, и время. Все было сплетено в привычную систему, когда время преодоления расстояния соответствует скорости… Это было естественно в его мире. Через какое-то незначительное мгновение он пронзил тяжелые дождевые тучи и помчался дальше, обгоняя тяжелые ливневые капли. Его скорость стала быстро замедляться, когда внизу он увидел окутанное дождевой пеленой световое пятно. Фонари Чернобыльской атомной станции отвоевывали у ночи пространство. Это было не произвольное падение. Александр управлял своим телом. Он мог остановиться вообще, замереть в воздухе, парить над ровными кубами зданий станции, но он не сделал этого, хотя его, приобретенная на сопке с дубом, сила могла справиться и с этим — сущим пустяком. Но он знал ее всю, как себя. Она, после огненного коридора, стала его сознанием, и принадлежала ему полностью, как покорная наложница. С её помощью он пробил крышу перекрытия, но без взрыва, без грохота проломленного бетона, а прошел сквозь препятствие с легким шипением, совершенно не повредив его. Он успел заметить, что вокруг гремит бой. Росчерки трассирующих пуль полосовали ночное пространство. Были слышны крики, стоны умирающих.
