вместе с их очаровательным автором радовался ее маленьким победам и огорчался неудачам, и все это было поэтически милым и возвышенным, как их великая любовь. Он получал письма от Виорики раз в неделю, и с каждым из них он испытывал теплоту и нежность ее любви настолько реально, насколько позволяли аккуратные стежки строчек. Он не чувствовал себя одиноким, и благодарил взаимностью, обязательно отписывая ответ на каждое ее послание.
Поезд, в котором он с товарищами возвращался в Украину, пересек границу страны и через несколько часов прибыл на товарную станцию Львова. Объявили стоянку на двадцать минут. Александр не стал собирать вещи и прощаться с товарищами — родной город его не интересовал. Играя в карты со своими фронтовыми друзьями, и запивая крепкую мужскую болтовню чешским пивом, он убивал нетерпение. Хотелось выбежать из купе, найти начальника станции и требовать немедленного отправления поезда, который своей вечной стоянкой в двадцать минут алчно пожирал возможность скорой и долгожданной встречи. Но это было бы глупостью и безрассудством.
В окно с перрона постучали. Он проигнорировал этот стук: часто таким образом пытались привлечь к себе внимание бесчисленные и расторопные торговцы водкой, пивом и закусками.
— Нам ничего не надо! — крикнул Саша, сдавая карты. Сейчас ему везло в игре, и не было желания отвлекаться от нее.
— Не-е, — протянул сослуживец, поднимаясь со своего места. — У этой красавицы надо обязательно что-нибудь купить. Шура, извини, но пока в игре я пас.
Остальные стали подшучивать над ним.
— Не торопись, Гера. Кажется, совсем недавно ты успел подхватить романтическую болезнь в Баня- Лука. Теперь торопишься на родине?
— Цыц, неразумные! — прикрикнул на них Гера. — Какие болезни!? Это издержки войны. Я не виноват, что у них проблемы с гигиеной.
— Об этом ты на досуге своей супруге расскажешь.
— Она тебе устроит маневры! — Все громко рассмеялись. — Вместо санитарной книжки, свидетельство о разводе!
— Вам бы только скалиться, — в досаде покачал головой Гера, не отводя восхищенных глаз от окна. Потом торопливо схватил китель. — Да ради такой можно и развестись. Это же просто невеста! Если опоздаю к отправлению, передайте начальству, что Гера заболел…
— То-то оно обрадуется!
Новый взрыв смеха летел ему уже вдогонку.
В окно вновь постучали.
Лейтенант Роко отложил свои карты и сказал в окно:
— Дорогая, мы уже выслали к тебе 'неотложку'.
И присвистнул:
— Саш! Саш, ты только посмотри, как подфартило Гере! Только испортит столь ценный экземпляр.
И сейчас Саша помнил тот взрыв радости и счастья, который охватил его тогда в купе. Он буквально в пыль разнес банальность солдатского вынужденного безделья, которое оккупировало их купе вместе с шумом близкого вокзала, густым табачным дымом и пивным эфиром. На перроне у окна вагона, закрывая счастливую улыбку руками, стояла Виорика…
Через несколько мгновений она таяла в его объятиях. Он задыхался от радости и повторял, покрывая ее лицо торопливыми жаркими поцелуями:
— Ты, ты, ты, ты…
В ответ она задыхалась от страсти.
— Любимый! Милый! Счастье мое!.. Я не могла тебя дождаться.
Она стыдливо покосилась на окно купе.
— Давай не здесь, Сашенька, — сказала она, мягко, но настойчиво отстраняясь от него. — Нехорошо как-то — люди смотрят.
— Пусть смотрят!
— Не надо, Саша… Пойдем куда-нибудь, посидим, поговорим. Хорошо? Я очень по тебе соскучилась.
Она с надеждой посмотрела на него:
— Я думала, что больше тебя никогда не увижу.
— Какие глупости! Но как ты узнала, что я здесь?
Глаза Виорики стали грустными и заблестели от слез.
— Не надо. Я не хочу об этом. — И предложила: — Поехали к тебе.
Уже ночью, в убаюканной темнотой квартире, она прижималась к нему теснее:
— Я вот сплю, и снишься ты мне, — шептала она ему, играя локоном его волос. — Стоишь у дверей квартиры, но не входишь. Грустный такой. Я просыпалась и бежала открывать, но никого не было. Можешь мне не верить, но после таких снов я получала от тебя письмо. — Она засмеялась, прильнув щекой к его груди. — Очень хорошие письма. Я забрала их с собой.
— Куда? — необдуманно, просто так, спросил он.
— Это неважно, любимый — обыкновенные женские тайны… Я жила твоими письмами. — И вдруг спохватилась. — Ты же… Тебя ранили! Больно было?
— Я тебе об этом не писал, — удивился он. — Снова тайна?
Она положила ладонь на его губы:
— Не надо больше об этом.
— О чем?
— О тайнах. Я устала от них и хочу только тебя, пока есть время.
Он любил ее, удивляясь своей силе. Так, в страсти, прогорела ночь.
Только-только чернота ночи стала разбавляться жидкими утренними сумерками, Виорика встала с постели и стала собираться.
— Ты куда? — спросил с удивлением Александр.
— Все. Мне пора. — От недавней ласки и тепла не осталось и следа. Ее голос был суров и непреклонен. — Действительно пора.
— Вика, — взмолился он, — я совершенно ничего не понимаю. Сядь, пожалуйста, и объясни.
Я ничего не могу объяснить, но обещаю, что скоро мы встретимся вновь, и тогда ты во всем разберешься сам.
— Мне надоели эти тайны! — не выдержал и вспылил он. — Я имею право знать!
Но она не обращала не его отчаяние никакого внимания, спокойно расчесывая волосы у зеркала. Он вскочил с кровати, побежал на кухню, где за пять минут сварил кофе, и, вернувшись в комнату, вылил его на ее белоснежное платье.
— Теперь ты никуда не уйдешь, — заключил он, демонстрируя Вике свою 'работу'. — Я тоже имею полное право делать глупости…
Она отвернулась от зеркала и увидела свою одежду. В следующее мгновение Александр оглох и ослеп от какого-то странного взрыва, вспышки и рева словно, кроме двух людей в квартире было еще какое-то страшное животное; что-то толкнуло его с такой силой, что он взлетел в воздух и ударился о стену. Боль была настолько сильна, что на несколько секунд лишила его сознания.
— Рика, — произнес он, приходя в себя и растирая шишку на затылке, — что это было?
Она подошла к нему, наклонилась. В сумерках ее лицо было страшным: глаза горели синим огнем, нос в ярости сморщен, и, когда она заговорила, грубо и сильно, бросаясь жестокими словами, он почувствовал запах ее дыхания — прелый, земельный и холодный.
— Ты ничтожен в своей глупости! И жестоко расплатишься за свою выходку. Нет в тебе ни терпения, ни мудрости, но ты обретешь их, только очень высокой ценой… Глупец! Какой же ты глупец!
— Вика! — закричал он, закрывая лицо от ее злобы и ненависти. — Что с тобой?!
Она надела платье и пошла к выходу.
— Глупец, но я люблю тебя…
Он выбежал вслед, но никого в коридоре не было. Дверь заперта. Он открыл ее и вышел на улицу.
