непосредственно, чтобы не удовлетворить бредни этих истеричных говорунов об новом Армагеддоне? Это было, есть и будет косвенное воздействие: бах где-то звездочка, например, за четыреста парсеков отсюда, а у половины населения на Земле в голове война. Эта половина обязательно найдет повод, чтобы вспороть кому-нибудь живот. Любой повод. Достаточно вспомнить историю: нет ни единого серьезного повода для начала войн, но они все-таки были, и в них миллионами гибли люди. Все эти поводы и причины — глупость, пустота и надуманность. И остается только главное — выжить! Мое оружие позволит не воевать, пусть только нам, американцам, пока, например, русские не создадут такое же: зачем лезть на нас, когда за десять секунд можно лишиться лучшей своей армии? И это только из-за какой-то одной бомбы!.. Перед тем, как гнать на нас своих солдат, Сталин тысячу раз подумает в своем Кремле о будущих последствиях. Это оружие сдерживания — атомная бомба, новая форма достижения мира. Мало того… Это основной фундамент мирного сосуществования человека в будущем. Это оружие будет воевать, находясь на складе, а не на передовой, в жерле пушки или под крылом самолета.
Слушая профессора, Том подумал о том, что перед ним стоит не великий ученый, а сбежавший из клиники для душевнобольных пациент. С такой уверенностью говорить о своем оружии, наделять его таким фантастическим могуществом! Еще совсем недавно он вспоминал таких же горе-конструкторов и их снаряды-малютки. Это бравада, и расходившееся самолюбие гения. 'У парня взбесилась лошадь, — со вздохом сожаления подумал Том, — а он и поводья бросил. И спорить нельзя, опасно — копытами затопчет'. Он не любил людей, которые готовы откопать спор везде и по любому поводу. 'А все начиналось с обыкновенного знакомства, — еще раз вздохнул Том и мысленно пошутил: — А эта вонь… Не спесь ли доктора протухла?'. Он разочаровался в профессоре, и чувствовал себя из-за этого неловко, и еще от того, что разочарование пришло так скоро. Скорее всего, Фридбах переживал в этот момент те же самые чувства, и это стало понятным по тому, как он после последнего слова резко развернулся и ушел, нервно размахивая тонкими, сухонькими руками. Оглушительный хлопок дверью заставил всех вздрогнуть. За доктором вышли еще шесть человек — Том не угадал количества охранников.
— Эффектный конец, правда? — разочарованно спросил Том у остальных, кто остался с ним в зале. Три человека в белых халатах молча сверлили гостя взглядами. — Большая просьба, джентльмены, больше не обвинять меня в пацифизме! Это слово с этого момента я ненавижу больше всего в своей жизни…
Ему ответили дружным смехом. Они подошли к нему и стали по очереди протягивать для знакомства руки.
— Рик Телингтон, — представился первый. — Биолог. К вашим услугам, мистер Редерсон. Что нового снимали — снова фронт?
— Да, русских в Прибалтике.
— Серьезная картина?
Уже в прокате. Много войны в каждом кадре.
— Это нам и нужно. Возможно, Фридбах бы на самом деле поменял свои взгляды на мир и войну, если бы действительно смотрел ваши фильмы… Мне не очень хочется вас разочаровывать, но хвалил он вас только из вежливости. Пожалуйста, не обижайтесь, но я говорю правду.
— Что вы?! Как раз напротив! Теперь мне многое становится понятным.
Доктор только-только привык к радио. Он закоренелый консерватор, и признает прогресс только в своих изобретениях. К кинематографу же он относится хуже, чем к Гитлеру. О войне знает только из газет, ну, и радио, конечно, но сами знаете, какие краски напускают журналисты и репортеры — не разберешь, где правда, а где вымысел…
— Тед Макгредер. Можно просто Макки…
— Это он для того, чтобы от своих обезьян не отличаться! Ха-ха!..
— Не обращайте на них внимания, мистер Редерсон…
— Зовите меня Томом.
— Хорошо. Не обращайте внимания на этих хохотунчиков, Том. Это не люди, а полные дураки и абсолютные болваны, над которыми смеются даже мои шимпанзе. Но с ними не так и плохо — поверьте мне, человеку, который проторчал с этими полоумными полгода в Вонючем городе…
— Простите, как вы сказали: 'Вонючий город'? Это название новое? Мне же известно другое…
— Все верно — Восточный, но мы не могли не отметить его столь броскую достопримечательность, как зловоние.
— Это действительно ужасно! Я едва сразу же не умер на трапе самолета.
— Могло случиться и такое. И все это из-за этого Макки…
— Это, правда, из-за вас?!
Макгредер густо покраснел и метнул полный гнева взгляд в сторону своих товарищей.
— Да. То есть — нет!.. Не именно из-за меня. Это из-за животных. В городе живет около полусотни обезьян, шимпанзе, и примерно столько же свиней. Уборка отходов их жизнедеятельности не предусмотрена проектом. Вот и запах. Кроме этого, очень большая смертность: дохнут от жары и болезней. Командование по этому поводу не больно переживает.
— Город обезьян?!
— Да, и свиней. Превосходные такие…
— Для чего?
— Они — это 'биологические объекты поражения''. Человека на испытаниях под взрыв никто бросать не будет, чтобы узнать, что с ним после этого случится. А животные… Они всегда помогали человеку в исследованиях. На них перепробовали все: лекарства, яды, газы, болезни… Ведь шимпанзе и свиньи по строению организма, его органов, очень схожи с человеком. Вот и сгорят они завтра в атомном огне.
— Но зачем пятьсот животных, когда можно обойтись меньшим количеством?
— Об этом, Том, спросите Нормана Фридбаха. Город и население — его идея полностью.
— Сумасшедший человек!..
— Мы тоже так думаем… Рой Вильсон — инженер-строитель, архитектор.
— Так это ваши чудеса?
— Какие?
— Небоскребы, мосты, река и пруд…
— Озеро.
— Что?..
— Это озеро, говорю. Его глубина около ста тридцати метров.
— И как вам только это удалось?
— Об этом тоже спросите Пустоголового Фрэда.
— Кого?
— Это мы так Нормана между собой окрестили.
— Но все же!.. Как это ему удалось?
— Очень быстро. Несколько секунд.
— Не может быть!
— Еще как может, Том. Он там бомбу взорвал, а из ее воронки море получилось.
— Просто невероятно. А вода откуда?
— Да оттуда же. Там после взрыва открылось множество родников и подземная река.
— А мосты?..
— Это уже фокусы Вильсона.
— Никаких фокусов, — протягивая руку Тому, возмутился Вильсон. — Зовите меня просто Вильсоном, мистер Редерсон. Я к такому обращению больше привычен. Касательно мостов… Все настоящее и работоспособное. Работали над этим около года.
— Он этим гордится.
— Не меньше, чем ты своими макаками.
— Вот так и живем…
— Строили Восточный сколько времени?
— Что-то около года. Грандиозный замысел, но абсолютно бесполезный.
— Почему?
— Разумеется, польза здесь какая-то есть. Определенно есть. Но только военная. Если бы такой же
