— Пожалуйста, Олег Игоревич, — сказала она. Голос был гораздо богаче и краше, чем по интеркому. Она остановилась, ничуть не смущаясь его жаркого взгляда, мечущегося по ее фигуре, а наоборот заложила руки со свободным подносом за спину, расправила плечи, подалась вперед грудью, навстречу этому нескромному взгляду. — Может еще что-нибудь принести? Почту?..
Переверзнев тихо и незаметно хмыкнул, туша жар в своих глазах.
— Хороши вы, Наташа, — озвучил он свою немую откровенность.
— Спасибо. Нравится — берите. — И улыбнулась.
Со стороны невозможно понять: шутила она или нет? Но он знал, что не шутила. Опыт подсказывал.
Он спрятал сладкую улыбку.
— Возьмите и себе чашечку — составьте компанию.
— С удовольствием, — и упорхнула.
В министерство Переверзнев пришел без своей команды: не было людей, которым мог доверять. Он вообще никому не доверял. Доверять — для него означало: делить силу, но она была ему нужна вся, до последней капли, накопленная собственными умом, опытом и связями. Оставил прежний состав министерства, и потом понял, что поступил правильно — подчинились, полюбили, стали преданными. Разумеется, были кое-какие перестановки, замещения и увольнения — за наушничанье, нерадивость и непрофессионализм, а приглашал — за знание дела, за умение работать, за совесть. После этого стали уважать сильнее, стали обороной, не подпуская к нему и близко тех, кто был опасен или просто глуп, что было опасно не меньше.
И Наталья… Наталья Владимировна Плещаная, майор милиции, семь лет успешной оперативно- следственной работы, имела награды, поощрения, потом — настоящий пост; молода, всего тридцать пять, сыну четырнадцать, незамужняя. Он знал о ней куда больше, чем она думала. Подробно знал не только о ней, а и о многих, кто был важен в министерстве. 'Плещаная решительна в поступках, сдержана в эмоциях, и если демонстрирует их, то с определенной целью; корыстна, имеет приличное состояние'… Переверзнев помнил каждую строчку ее характеристики из 'личного дела', той характеристики, которую подготовил его хороший знакомый, товарищ прошлых лет, теперь возглавляющий Аналитический отдел в СБУ — хорошее и нужное знакомство. Также был информирован о том, что Плещаная была глазами и ушами бывшего министра, который из кожи вон лез, чтобы накопать грязного белья на своего 'преемника', также работала и на Ковоша, бывшего главу СБУ Украины, с которым некоторое время была в близких отношениях. Знал, что ее же стараниями мало белья досталось любопытным — обещать обещала, но не делала. Переверзнев же, наоборот, накопал компроматов на 'нужных' людей столько, что пришлось всю эту зловонную кучу складывать в далеком чилийском банке — для верности, подальше и от себя, чтобы было время подумать, пока доберешься, и, тем более, от других, чтобы не злить.
Знал и о том, что она его любила. Любил и он. Но ничего не делал, чтобы заполучить ее всю и самому потеряться в вихре страсти. И не от нерешительности, или страха — в пятьдесят лет остается только трезвый расчет, щедро сдобренный драгоценным жизненным опытом: смог бы все устроить, каждое место будущей встречи тысячу раз бы проверил! В первый раз разве? Но не мог. Не мог с нею так поступить. С кем угодно, но только не с Натальей. Может, еще в свои пятьдесят не дозрел до того, чтобы просто сойти с ума от любви. От того, что, наверное, понимал: возможно, это последняя любовь, самая богатая, самая радостная и счастливая.
А Наталья?.. Он понимал, что своим поведением, отношением к ней, он извел ее полностью. Надеялась женщина на взаимность, и не только таких вот жарких взглядов!.. Она видела его глаза — полные ею, восхищением и буйным огнем страсти — этого Переверзнев не скрывал, и ей от этого становилось только тяжелее: понимала, что терпения надолго не хватит. И чего он сторонился — газетной молвы? Кто же осудит того, кто крепко подмял в стране преступность, того, кто сделал то, что не могли сделать все его предшественники? К тому же он холост… Первый холостой министр! И она тоже. Украина — не Америка, где так звонко важны гладкость и уверенность семейной жизни у людей видных, кроме, конечно, актеров.
Она пришла, принесла себе кофе с конфетами: она обожала сладости, а он был к ним полностью равнодушным; села напротив, откинувшись в кресле так, чтобы ему были видны ее загорелые круглые колени, полные нерастраченного соблазна бедра, темная ложбинка тени под краем юбки. Он оценил, вновь загораясь глазами.
— Умеете вы, Наталья, — 'поднять настроение' — хотел сказать, но без паузы продолжил: — хорошо хозяйничать.
— А я украинка, — спокойно, не без гордости ответила она, маленькими глотками отпивая свой кофе, и впилась в него своими бездонными темно-карими глазами. — Умею хозяйство вести.
Он знал, что она родом из Полтавщины.
— И вареники с творогом, вишнями и капустой, — полушутливым тоном сказал он.
— Это самое малое… Домашнее. Лучше, чем ресторанное.
Он промолчал, пропуская ее легкую язвинку — намек на его бобыльское житье.
— Зашли бы как-нибудь вечерком — угостила бы на славу.
— Спасибо за приглашение, Наташа, но у меня полно работы.
— Знаю я вашу работу, — заметила она. Кто ж, как не она могла знать о всех его министерских делах?
Он улыбнулся.
— Вот, видите, а приглашаете, — с наигранной укоризной сказал он.
— А я вам помогаю.
— Ваша помощь неоценимая.
— Хвалите. Лучше бы зарплату добавили, а не можете — платите чаще.
Он посмеялся ее нехитрой шутке.
— Ну, это не от меня зависит.
— А от кого? От министра финансов? Я могу устроить вам раунд. Министр с министром договариваются о зарплате своих секретарей.
— Неужто ли вам жаловаться, Наташа?
Она поняла его, но ничуть не смутилась, подняла бровки, переспросила:
— Мне?.. Может быть. Может я к свадьбе приданое коплю.
— Богатая свадьба будет.
— По годам жениху.
— Неужели такой старый?
— Замуж выйду — расскажу?
Простая игра: недосказанность, намеки, но она обоим и нравилась, и, одновременно, тяготила. Можно, вот так, в утренние часы, в ожидании дневной рабочей круговерти, разбавлять кофе нехитрой беседой; любоваться друг другом, дорожить минутой уединения; мучиться от того, что большего не будет — пытка не по возрасту.
В приемной раздался звонок.
— Извините, — сказала Плещаная и вышла.
Через минуту она вернулась.
— Олег Игоревич, звонил Президент и просил быть вас у него через час.
Он отставил недопитый кофе и посмотрел на настенные часы. Начало восьмого утра. В такую рань свидание с главой государства не предвещало ничего хорошего.
Переверзнев прокашлялся и спросил со скрытой надеждой:
— Сувашко звонил?
Он имел ввиду именно секретаря Президента, Михаила Юрьевича, в обязанности которого входило созывать министров на президентский ковер.
— Сам.
Этот короткий ответ ударил в сердце холодом недоброго предчувствия: наверняка случилось что-то из ряда вон…
Он встал и промерял широкими шагами кабинет, заставляя себя успокоиться. Наталья Владимировна,
