симпатию. Тогда он был не таким, как сейчас, красивым и властным, а слабым и больным калекой, а она прекрасно знала, какое значение люди придают красоте и какие чувства испытываешь, когда тебя судят по внешнему виду, а не по душевным качествам.
Она никогда его больше не увидит. Всякий раз, когда Мадлен об этом думала, в горле застревал комок, щекотало в носу, а глаза наполнялись слезами. За все эти недели он не дал о себе никакой весточки, а она отказывалась писать ему. Что она могла написать? Когда она уезжала, то пребывала в такой ярости, что готова была убить его. Что ж, ярость ее была оправданна. Однако Томасу она причинила острую боль. Его тоже можно понять. Он любил ее больше всех на свете, а она так обидела его той ночью. Теперь до конца жизни ей нести сей тяжкий крест.
Однако, несмотря ни на что, жизнь продолжается. Просто Мадлен не знала, что ей теперь с этой жизнью делать. Марсель не слишком много для нее значил. Она любила этот город, потому что он был ее домом, однако настоящих друзей у нее здесь не было, лишь немногочисленные знакомые. Томас был прав: она никого не пускала в свое сердце, боясь неминуемого расставания. Правда, у нее оставалась Мари- Камилла, которая наверняка последует за ней повсюду в пределах Франции, однако она всего лишь служанка.
Оставалась работа на правительство, однако и она потеряла для Мадлен часть своей привлекательности: теперь она всегда будет относиться к ней как к источнику существования, а не как к полному опасности и вместе с тем восхитительному приключению. Это немного огорчало. Все изменилось с тех пор, как она уехала из Уинтер-Гарден, и ничего уже не будет прежним.
Мадлен закрыла глаза, прислушиваясь к пению птиц, кряканью уток, шуму, детскому смеху.
Внезапно чувство страшной тревоги, какого она уже давно не испытывала, возникло вновь и сердце забилось в груди как бешеное. Медленно спустив ноги на землю, Мадлен приложила руку к животу. На глаза навернулись слезы и покатились по щекам. Наклонив голову, Мадлен закрыла глаза, чувствуя и безграничное удивление, и отчаянную радость: за спиной, с дорожки, перекрывая детский гомон и шум большого города, послышались знакомые медленные, неровные шаги, которые она бы узнала где угодно...
Томас приехал в Марсель! Он приехал к ней. Внезапно неважным стало то, что он ее обманывал, что они расстались врагами. Важно, что они теперь вместе. Томас приехал в Марсель за ней, и все снова будет замечательно.
Несколько секунд спустя она почувствовала, что он стоит у нее за спиной, и дрожащим от волнения и желания голосом тихо проговорила:
– Я ждала тебя, Томас.
И эти слова, в сущности те самые, которые он произнес несколько месяцев назад на заднем дворе коттеджа в Уинтер-Гарден, в тот день, когда приехала Мадлен, стоили всех его страхов, всех страданий, которые он переносил в течение многих недель, с тех пор как она от него уехала.
Ноги Томаса после долгого, утомительного путешествия дрожали, во рту пересохло. Он чувствовал себя страшно уставшим, но продолжал стоять за ее спиной, не зная, что дальше делать.
– Какой чудесный денек, – пришла Мадлен ему на выручку. Голос ее слегка дрогнул, однако она тотчас же взяла себя в руки.
– Чудесный, – повторил он хрипло.
Глубоко вздохнув, Мадлен подставила лицо солнцу.
Желание дотронуться до нее стало непреодолимым, и Томас, протянув руку, робко коснулся ладонью обнаженного плеча Мадлен, ее такой теплой кожи.
Быстро опустив голову, она потерлась щекой о его руку.
– Мадлен...
– Подойди и сядь со мной, Томас, – тихо попросила она, слегка подвинувшись, чувствуя, что самообладание вновь вернулось к ней. – Я так по тебе тосковала.
Это были самые прекрасные слова, которые ему доводилось слышать за всю жизнь.
Не глядя ей в лицо, Томас тяжело опустился на чугунное сиденье и взглянул на плавающих на пруду уток.
Несколько минут прошло в молчании, Томас с Мадлен сидели рядышком. Он чувствовал тепло ее тела, отметил про себя, как желтый цвет ее платья, подол которого касался его ноги, выгодно оттеняет темно- синий цвет его повседневного костюма. Но самым приятным было то, что впервые за шесть лет, прошедших со времени приключившегося с ним несчастья, он почувствовал, как на душу его снизошли мир и покой.
– Я все еще на тебя сержусь, – решительно проговорила Мадлен, прервав его мысли.
Томас глубоко вздохнул и ответил:
– Я знаю.
Еще минута прошла в молчании. Наконец Мадлен прошептала:
– Что мы будем делать?
– А чего бы тебе хотелось?
Он почувствовал наконец, что она смотрит на него, и решительно повернулся к ней лицом. В ее бездонных глазах стояли тревога и отчаянное желание, чтобы все было хорошо. Томас едва сдержался, чтобы не обнять ее и поцелуем рассеять все се страхи. Пока еще для этого слишком рано.
– Я не могу выйти за тебя замуж, – тихо проговорила Мадлен.
– Почему? – с замиранием сердца прошептал Томас. Покачав головой, Мадлен опустила глаза и, заметив на рукаве сюртука ниточку, сняла ее и сказала:
– Ты же граф, Томас. Граф! Если бы я вышла за тебя замуж, я бы стала графиней. А какая из меня графиня...
