- Это могло бы уже случиться, если бы я, как только выслушал о вероломстве шакала, не предпринял две вылазки и не угостил арагвинцев так, что они, оставив на долинах Мухрани сорок убитыми и сто семьдесят ранеными, бежали от меня без оглядки. Я приказал вокруг стоянок арагвинцев вырыть волчьи ямы, и там, где башибузуки, почти у порога наших владений, нагло разжигали костры и жарили джейранов на вертелах, теперь непроходимые завалы из камней, бревен и колючего кустарника. Раненых я пленил, вылечил и послал в подарок: сто двадцать Левану Дадиани, - владетель Самегрело любитель подобных шуток, а пятьдесят не замедлил отправить гурийскому князю. Этот подарок даст возможность отвергнутому жениху позлорадствовать над соперником.
- Как, гуриец покушался на дочь Теймураза Нестан-Дареджан?!
- Нет, мой Дато, покушался Зураб на дочь Шадимана, прекрасную Магдану.
- Магдану?! - Даутбек хотел еще что-то сказать, но волнение, словно железными прутьями, сжало его горло.
Кайхосро счел нужным подробно передать все слышанное им от Магданы.
Создавшееся положение обсуждали долго. И то, в чем Саакадзе колебался еще сегодня утром, сейчас требовало неотложных действий. Он оповестил друзей о своем замысле:
- Другого исхода нет, друзья мои... Без согласия церкови Зураб Эристави не осмелился бы даже подумать о расторжении брака с дочерью царя Теймураза. Выходит, и он и церковь разуверились в возвращении кахетинца на престол и потому склоняются признать Симона Второго царем Картли и распахнуть перед ним двери Мцхетского собора, а Зураба Эристави венчать на престол горских племен. Коварные решения - гибель для Картли! Неужели допустим?
- Но если церковь заодно с шакалами, чем объяснить заточение Дионисия и бегство Трифилия?
- Хитростью, мой Дато. Перед князьями хитрят: вот, смотрите, как мы, отцы церкови, стеснены персами! Во имя спасения божьего дома мы вынуждены идти на уступки!
- Только одно думаю, Георгий, не оказались бы турки в полтора раза хуже персов!
- Я намерен просить у султана только войско, янычар, но без полководцев, - их я сам назначу. Впрочем, на такое решусь, если Мухран-батони и Ксанские Эристави согласятся. И еще: если съезд азнауров утвердит мой замысел.
- О Мухран-батони могу сказать: привыкли всецело полагаться на Моурави. Если меня лично спросишь, отвечу: поступил бы так же, как и ты... Когда на тебя несется смерч, не приходится выбирать, куда лучше отскочить.
Нежно, по-отечески, Саакадзе обнял Кайхосро за плечи и поцеловал в шелковистые волосы... Потом приказал Эрасти срочно созвать азнауров на важный азнаурский съезд.
- Светлый князь, - вдруг заговорил все время погруженный в тяжелые мысли Даутбек. - Хочу спросить... княжна... О Магдане говорю... у тебя осталась?..
- У моей матери, мой Даутбек. Как только представится возможность, выполню желание княжны - отправлю к братьям.
Тяжело молчали 'барсы': им больше Магдана не доверяет. Нерадостные думы владели и Георгием. Он неожиданно тихо обронил:
- Не пожелает ли шакал, по имени Зураб, обрадовать нас головой Папуна?
- Об этом не думай, - поспешно возразил Дато, - Шадиман не позволит. По древним обычаям, жизнь гонца неприкосновенна... Тем более ты предлагаешь без всякого выкупа вернуть семью его единомышленника... Другим озабочен: князь Газнели и мой сын в Тбилиси.
- Очень упрям старый князь: сколько просили покинуть Тбилиси - одно твердит: 'В родовом замке еще опаснее'. А теперь? - Ростом развел руками.
- Может, 'барсы', поскачем на помощь?
- Не доскачешь, дорогой Димитрий. Княжна говорит - Зураб с большим войском въехал в Тбилиси.
В дверях показался Эрасти. 'Как вовремя, - подумал Саакадзе, оборвется тяжелая беседа'. Эрасти, заметив, как озабочен Саакадзе, нарочито беспечно заговорил:
- Госпожа Русудан просит пожаловать на вечернюю еду. Два вертела с пережаренными ягнятами отправлены на черную кухню.
Хоть мужчины и старались скрыть плохие настроение, но Русудан и Хорешани тотчас заметили и просили объяснить причину, разве хуже того, что есть, может быть? Мужчины молчали.
- Может! - вдруг выпалил Гиви. - Зураб, шакал из шакалов, пожаловал в Метехи к змею из змей.
- Что?! Почему, Дато, молчишь?! - вскрикнула, сильно побледнев, Хорешани.
Русудан незаметно придержала рукой похолодевшее сердце.
- Что так испугалась, моя Хорешани? Разве мало шакалов съезжалось в Метехи?
- Притворяешься или правда не понимаешь, что мой маленький Дато и отец в смертельной опасности? На рассвете выеду в Тбилиси.
- Ты?! Смеешься над нами? Или хочешь подчеркнуть наше временное бессилие?
Разом вскочили 'барсы', готовые броситься к коням.
- Плохо обо мне думаешь, Дато. И вы успокойтесь, друзья. Даже младенец понял бы, что, только обезумев, вы могли бы решиться на осаду Тбилиси. Я другое дело - еду в гости к отцу... И не противься, Дато, я должна их спасти.
- А о своей безопасности не вспомнила, дорогая Хорешани?
- Пока Хосро-мирза в Тбилиси, мне ничто не угрожает.
- Как ты сказала?! - побагровев, Дато вскочил.
- Хорошо сказала, - вдруг поднял голову Саакадзе, - все равно нельзя удержать мать, если возможно спасти дитя. Заблуждаться вредно, мой Дато. Арагвинский князь... - он хотел сказать 'шакал', но, взглянув на белое, как мел, лицо Русудан, сказал 'князь', - не преминет нанести тебе рану в самое сердце. Я и так удивляюсь, почему Гульшари до сих пор не уничтожила строптивого князя Газнели, наверно, очень занята... И еще: права Хорешани можно много плохого сказать о Хосро, но до последнего времени не было слышно, чтобы он оскорблял грузинских женщин. Вспомните Циалу, разве он сразу не догадался, кто обезглавил хана? А к Хорешани он проявит царское рыцарство, - приехала, не устрашась ничего, повидать сына.
- И не только ради этого еду. О Папуна забыли? И такое добавлю: лучше меня никто не увидит, чем дышит Метехи.
- Как, для моего удовольствия и Метехи собираешься посещать?!
- Думаю, и ты, Дато, не поступил бы по-иному, - такая вежливость будет оценена Шадиманом... Если положение вынуждает очутиться в царстве хищников, лучше держаться между змеей и коршуном. К тому же гостьей приеду, а не молить о пощаде, - это не пристало мне, да и не безопасно.
- Я отправлюсь с тобой, дорогая Хорешани! Этот свирепый 'барс' одному мне доверяет...
- Ты все перепутал, дорогой Гиви, это я одному тебе доверяю свирепого 'барса'... Оставайся и следи, чтобы не искусал от ревности кого не следует.
- Кто еще, кроме нашей Хорешани, может так умно все придумать! - тихо проговорил Даутбек.
Молча поднялся Кайхосро, преклонил колено перед Хорешани и почтительно поцеловал край ее поясной ленты.
И снова ночь опустила бархатный покров над заглохшим садом. Лишь хруст леска нарушал тишину. В бессильной ярости метались 'барсы'. Где их удаль? Где бесстрашие? Не лучше ли с обнаженными шашками мчаться на опоясанный камнем Тбилиси? Пусть гибель, но доблестная... О сатана, страшнее тишины ничего нет на земле!..
Саакадзе отодвинул чернильницу с орешковыми чернилами, перечел послание к Шадиману и запечатал свиток воском.
Где-то предупреждающе прокукарекал петух.
'Напрасно трудишься, батоно, - усмехнулся Арчил, - в эту ночь будить некого. Даже мой конь нетерпеливо бьет копытами - знает: поедем сопровождать бесстрашную Хорешани... Только обещаю, если вернемся, - во что пока не верю, - с удовольствием первый отзовусь на твое прекрасное пение и за труды насыплю лучшего зерна'.
Арчил распахнул окно, глубоко вдохнул ночную свежесть, бесшумно открыл дверь и, войдя в оружейную, выбрал колчан со стрелами, на которых красовались крестики, поставленные рукой Хорешани.
