— Значит, тут следят за чужими?
— И за чужими, и за своими.
— Ах, вот что! Значит, за всеми следят и обо всем кому нужно докладывают?
— Да вы не ахайте. Что ж в том плохого? Вот не доглядела бы я за тобой и плавала бы ты там вместе с ведерком… Еще минуток десять такого ледяного купания — и спиртик бы не помог, не оттерли бы мы тебя.
— Это верно, — согласилась Аня.
И Светлова вспомнила фразу хорошего писателя: «В России без доносов, как без снега, нельзя — земля вымерзнет».
— Валентина Петровна, — осторожно начала Светлова. — Мне кажется, нам с вами нужно поговорить откровенно.
Ефимия снова отвела глаза.
— Ну, что вы все время глаза отводите? Вы же понимаете, что это были самые настоящие покушения на мою жизнь, разве не так?
Ефимия молчала.
— А вы сами — разве вы за свою жизнь не опасаетесь?
Валентина Петровна продолжала молчать.
— Например, вам нынешней ночью псалмы читать. Не боитесь?
Послушница невольно вздрогнула.
— Вы хоть понимаете, что вам нельзя там одной сидеть?
— А почему, Аня, вы так не хотите, чтобы я там сидела? — наконец спросила она.
— Я не могу вам всего сейчас объяснить. Не могу, потому что мои предположения могут не подтвердиться! И тогда получится, что пугала я вас напрасно. Но сдается мне, Валентина Петровна, что нынешней ночью вам одной там, в церкви, находиться опасно.
— Ну, во-первых, я не могу их не читать, — возразила Ефимия. — Понимаете, они, эти псалмы, «неусыпляемые»! Останавливаться нельзя, понимаете?
— Да вот на том и расчет, видно, что нельзя.
— Что ж делать? — вздохнула собеседница.
— А вы читайте их… как обычно. Но только где-нибудь в другом уголку сядьте… В другом!
— А там, на моем месте, кто же?
— Вот именно — кто же? — пробормотала Аня.
— Может, вместо меня кто-нибудь?
— Да если бы был кто-то, кого совсем не жалко, — заметила Светлова. — Боюсь, среди живых существ, не говоря уж о людях, даже очень скверных, такого не найдется.
— Да? — о чем-то задумалась Ефимия. — Вы говорите, среди живых существ?
Светлова только вздохнула.
— Пойдемте, я вам кое-что покажу, — вдруг позвала ее Ефимия. — Надевайте сухую одежду и, если отогрелись, — идем! Может быть, это то, что нам нужно.
Послушница принесла откуда-то связку ключей, и они со Светловой направились к старому зданию монастырской богадельни.
— До сих пор никак не отремонтируем эту богадельню, — объясняла Ефимия на ходу. — Поэтому и не используем для жилья. А сами, видите, как теснимся.
Денег все не хватает.
— Понятно, — сочувствуя монастырским трудностям, вздохнула Светлова.
— Здесь ведь до перестройки колония была. До революции монастырь, потом, при Советах, колония, а сейчас вот опять монастырь.
— Вот как?
— А в этом здании, где до революции богадельня была, у них, у колонистов этих, мастерские размещались. Они на заказ для какой-то фабрики работали… ну, трудом исправлялись.
— И что же?
— Колонию-то отсюда убрали, а продукция их — видно, последняя целая партия, осталась. Так с той поры и лежит. Не знаем, что с ней делать.
Ефимия с трудом повернула ключ и открыла дверь, никем, очевидно, давно уже не открывавшуюся.
Светлова заглянула в темное помещение и отшатнулась: какие-то ноги… руки… сложенные штабелями.
— Они манекены раскрашивали, — объяснила Ефимия. — Ну, такие, знаете, на которые в магазинах одежду надевают.
— Вот оно что…
