объясняет?
— Пока нет. Не хочу его вспугнуть. За Кудиновым станем следить, — пообещал Богул. — И уж если он поедет в свой “Огонек”, будем, разумеется, особенно начеку.
— Богул, это ваше “начеку” — действительно начеку? Или — как с Кикалишвили и Кудиновой? Кикалишвили вы, помнится, тоже не хотели раньше времени тревожить. Ну да Отарика хоть нашли, а Кудинову так и нет — словно в воду канула.
— Вы несправедливы, — обиженно заметил Богул. — Кстати, вы постоянно акцентируете внимание на моих промахах, а вот когда я сообщаю вам информацию, о которой вы без меня и мечтать бы не смели, вы, Светлова, принимаете это как должное. Простого “спасибо” от вас не дождешься.
— Например, Богул?
— Например, я знаю, что вы усиленно сейчас обдумываете версию Туровской. А вам не приходило в голову, что Амалия могла оговорить Туровскую? Ну, я имею в виду эти ваши с ней беседы на пленке, которую вы дали мне послушать… Так вот. Я вообще склонен думать, что ее откровения с вами насчет Елены Ивановны — это ее месть. Не смогла она Туровскую простить.
— Что вы имеете в виду?
— А вы как думаете?
— Теряюсь в догадках.
— А вы не теряйтесь! Знаете ли вы, что Кудинов и был тем самым мужчиной, к которому Елена однажды — был в ее жизни с Туровским и такой, оказывается, эпизод — уходила от мужа?
— Откуда такие сведения?
— Осич когда-то мне рассказывала. Она очень переживала за Туровского и любила всем поплакаться…
— Да, да.., слыхала — Валентина Терентьевна была в него влюблена, — пробормотала Светлова рассеянно, потому что думала уже о другом.
Информация, сообщенная Богулом, все ставила наконец на свои места. Вот что, оказывается! Вот кого не хватало в этом раскладе!
Не хватало физически сильного Кудинова с его, странным заведением под названием “Огонек” — в лесу, на отшибе.
Поодиночке они не тянули на Питона… А вот вдвоем, Елена и Кудинов…
Елена, возможно, привлекала из мотеля на этот “огонек” жертвы.
Амалия, конечно, могла оговорить Туровскую… Но как быть с часами, принадлежавшими Галине Кривошеевой? Откуда-то они у Туровской появились?
Ведь она, как сказала Амалия, с цепи сорвалась…
— Кстати, Богул, — Анна проникновенно взглянула на лейтенанта. — Что касается простого “спасибо”, которого от меня якобы не дождешься. Вы даже не думайте, что я недооцениваю вашу грандиозную роль, если уж на то пошло… Большое вам человеческое спасибо!
— На здоровье.
— И вот еще что. Вам что-нибудь известно о том молодом человеке, который увивался вокруг Елены и потом странным образом исчез?
— Проверить?
— Угу… Если можно…
— Можно. Продолжаю искупать.
Значит, Елена. А Кудинова она заставляла помогать. Покорного, слабовольного в силу своего запущенного алкоголизма и по-прежнему, очевидно, в нее влюбленного Кудинова. Что он там толковал? “А как Леша больше не нужен — проваливай, Кудинов, никакого огонька. — .. Жизнь — подлая штука. А все женщины одинаковы”.
В общем, ясно, что Алексея Борисовича она сделала своим помощником. Потому что на самостоятельного злодея он никак все-таки не тянул.
В общем, все, кажется, ясно… Ясно — и ужасно!
"Кого Алексей Кудинов боится, он никому никогда не признается”, — Аня снова припомнила бормотания Кудинова.
Но если это так, то это трагедия!
Анна вспомнила чудесного грустного и умного Туровского, его фантастическую влюбленность в жену.
Что с ним будет?!
Приедет Богул, выведет Елену под белые рученьки, закованные в наручники, и сопроводит в черный “воронок” — на потеху всему городу.
Но ведь есть же какие-то способы иначе решать такие проблемы? Что толку во всех этих арестах, если она, по-видимому, больна.
Ее бы можно было поместить в какую-нибудь частную клинику на Западе, где больной человек сидит годами в комнате с окнами в сад… Туровский сможет там ее навещать. Все лучше, чем весь ужас совковых судебных процедур.
Туровкий небеден. Он мог бы сам решить этот “вопрос”.
