- От прибора я рассчитываю получить неплохой барыш.
Для достройки 'унитаза' привлекли Ренгача, который при социализме занимался сдачей объектов. Было время, когда он требовался на каждом углу. Далеко не плановое строительство сделало Ренгача ацикличным алкоголиком. Бывали в той его жизни особенные дни, когда он начинал томиться и прислушиваться к внутреннему голосу. И главным было - не проморгать. Ренгач отправлялся по городу в поисках объекта на выданье. Начинал он бодро, подбирал людей, готовил документы. Наконец, накупал дикое количество питья, собирал в укромном месте членов комиссии и гудел с ними до потери пульса. Перед тем как уйти в отруб, Ренгач успевал передать пакет подписанных документов, по которым груда строительных затрат обретала статус объекта, а сам объект получал титульного владельца.
В результате шоковой терапии этот специальный человек оказался не у дел и ушел в коменданты. Предложение сдать 'унитаз' страшно оживило его.
Заимев в контрагентах это известное в прошлом явление, специализированные службы города принялись лютовать. Они выдавали Ренгачу такие технические условия на производство работ, что перехватывало дыхание. Получение добра на канализацию обязывало попутно отвести стоки от элитной бани. ГТС вынуждала протянуть кабель еще и в соседний микрорайон. Запитка током оборачивалась монтажом подстанции для 'Ротари-клуба'. Отопление влекло установку регистров в школе милиции. Но Ренгача просто так было не взять.
- В России нет проблем, - говорил он, - есть нюансы и специфика.
Готовя подкопы под комиссию, Ренгач ездил с Макароном на вишневой 'девятке'. Вес Ренгача в сравнении с Макароновым находился в мизере. Когда Макарон садился в кресло пассажира, правый передний амортизатор входил в себя до упора и больше оттуда никогда не показывался. 'Девятка' накренялась так, что сторонились встречные машины. Сидевшего за рулем Ренгача никто не видел. Получалось страшное зрелише - перекособоченная машина без водителя прет прямо на тебя. Это сгущало краски вокруг 'унитаза'. Его стали называть 'дом с привидениями'.
Ренгач не изменил себе и сдал объект, подтвердив теорию плавного безболезненного врастания социализма в капитализм. 'Водоканал', санэпидемстанция, пожарные, теплонадзор, землемеры после приемки не просыхали неделю. Город замер. Канализационные трубы переполнились, трамвайные пути вздыбились, телефонные звонки скапливались в проводах, пыль не выметалась, и город впору было класть под капельницу дождя.
Не удалось сдать только лифт, шахта которого представляла стеклянный придел к 'унитазу' с тыльной стороны. По форме он напоминал карандашный огрызок, а по высоте доходил до середины здания.
- Я предлагаю сделать в шахте курилку, - объявил Ренгач. Курилку-батут. Закуриваешь, и с любого этажа прыгаешь в шахту без всякого страха. Подлетел вверх, соснул и опять вниз. Ведешь перекрестные беседы с коллегами, даешь прикурить на ходу, можешь попутно отчихвостить пару-тройку нерадивых работников. В частности, очень ловко заворачивать авторам недоработанные материалы. Кинул бумаги в воздух, а тяга в шахте о-го-го какая, их вытянет вместе с дымом. Покурил, оттолкнулся и, взвившись на нужный этаж, снова - к работе!
- Неплохо придумано, сынок, - одобрил идею Макарон. - Делай батут! В жизни все пригодится!
Ренгач так и поступил - сплел воедино десяток батутных сеток и пристрелял концы к нулевой отметке.
Блюсти галерею 'Белый свет' упросили Давликана. Это был уже не тот затертый художник, который пугался польского таможенника и дико метался между кусками плоти. Поездка в Амстердам в корне изменила его философию. Занимаясь штопаными картинами, он окуклился и вырос в мэтра. Перед ним стояли иные проблемы - не как подать объект, а где зашить. Здесь ему не было равных. Основным инструментом стало лапотное шило, подаренное Макароном. Картины шли влет. Давликан обрел известность далеко за пределами мастерской. Основным его достижением было то, что он избавился от порочной практики называть творения именами известных фильмов, книг, скульптур и других произведений искусства. Завершив творение, Давликан давал ему простое, но глубокое название типа 'Путь к филе' или 'Мясо криля'. А если позволяло настроение, подписывал просто: 'Холст. Масло. Дратва'. Он увлекся схемами разделки туш, на которых грубыми нитками сшивал холщовые телеса по линии рубки. Или иллюстрировал руководство по чистке королевских креветок, вынутых из пришитого к картине кукана. А натюрморты у Давликана получались просто божественными. Прежде чем приступить к очередному, он делал самую серьезную разблюдовку картины. Если изображал брыжейку, то обвязывал ее натуральным копченым шпагатом. А чтобы придать этому складчатому отростку брюшины больше выразительности, грунтовал холст до состояния полного альбедо. И только потом упаковывал объект так, чтобы тот аппетитно виднелся из надорванного мешка.
Правда, за Давликаном продолжала водиться одна страсть из прежней сиротской жизни: временами, вымыв голову 'Head and shoulders', он накупал маринованного чесноку, морской капусты и целую неделю чего-то ждал. А потом отправлялся в интимный магазин оценивать принадлежности.
В один из таких бзиков он позвонил Фетрову, поведал о принципах галереи 'Белый свет' и на пару с ним занялся ее отделкой.
Когда работы закончились, никто не верил, что все эти чудеса с лепными подвесными потолками, с белой штопаной мешковиной стен и задымленными окнами сотворили полтора человека. Первая частная галерея могла стать гордостью города, но пожелала остаться гордостью 'Ренталла'.
Первым приобретением галереи стала копия нашумевшей в Амстердаме работы 'Целенаправленное движение свиней', на которой стадо цветных чушек в фрейдистском экстазе неслось навстречу мило заштопанной заднице. Работу поместили в хранилище. Таким образом, галерея овладела первой единицей хранения, положившей начало коллекции. Давликана стали величать директором картины.
Наступил день презентации. Она сопровождалась выставкой живописи. Народу собралось достаточно - Шарлотта Марковна, Маргарита Павловна, подиумная дива... Они хорошо дополнили общество Изнанкиной и Флегмановой, которые работали теперь в разных заводских многотиражках и жили душа в душу. Как бы на шумок заскочил Мошнак, и объявился без всякого приглашения Неудобин. Он продолжал судиться с 'Губернской правдой' и был принят как родной.
Все мероприятия подобного рода было положено открывать просвещенному человеку Гладкову. Он пускал в строй родильные дома, разбивал шампанское о вагоны. В сутках не хватало часов - настолько плотным был его график. По нему он опережал реальное время года на три, но о будущем говорил только выпив и со слезой. На пуск первой очереди 'унитаза' Гладков прибыл сразу после открытия элитной бани.
- Уважаемые друзья, дети мои, - выдохнул он квасные пары. - Мы пережили небывало трудный девяносто второй год гайдаровских реформ. Впереди нас ждет не менее сложный девяносто третий год расстрела парламента. И там, где у других горит и рушится, мы возводим, строим, закладываем... Пользуясь случаем, - проделал он излюбленный вираж, - мне хотелось бы поздравить...
Все дружно встали.
- Пользоваться надо не случаем, а презервативами, - вполголоса посоветовал ему Нидворай.
Услышав складный шепот, Гладков прервал пассаж и принялся внутримышечно всматриваться в собрание. Не обнаружив ничего такого, он схватил бокал и бросился чокаться со всеми подряд.
Чтобы запутать его окончательно, Нидворай громко чихнул.
- Тебя бы под Кушку, враз бы вылечился! - сказал Макарон Нидвораю, оттирая его от Мошнака, рассматривающего живопись. - Ты же можешь заразить нашу золотую жилу! - И, обратившись к банкиру, предложил: - А хотите, Капитон Иванович, мы будем брать вас за рубеж? Сведем вас с западными воротилами. На наши выставки такие черепа хаживают! Прямо мицубиси! Перезнакомитесь с кем надо и не надо. Верхние слои являются купить лучшие картины. Вот в Амстердаме, например...
Стоявшие за спиной Орехов с Артамоновым поперхнулись. Макарону пришлось на секунду прервать свое повествование.
- Спасибо, - бросился отнекиваться Мошнак. - Я и без того из-за границ не вылезаю.
- Когда едешь на выставку, - снова воспарил Макарон, - вроде бы и не по делу, но косвенно получается, что больше чем по делу. Занятие картинами делает человека многозначительным. А вот с 'шедеврами' у вас в банке надо поработать. Такой срач устроили вы из произведений, что непонятно, почему художники до сих пор не отходили вас как следует по бокам. Так с картинами обходиться нельзя. Если к вам в угодья попадут эксперты из банка реконструкции и развития, вам не получить никаких денег.
