прощанье.
- Не скрою, и мне было приятно, - вымолвил Додекаэдр с таким хрустом, словно под ним треснул созревший двустворчатый струк.
Покинув 'Лишенец', Додекаэдр продолжал находиться в сетке вещания ренталловцев. Он догадывался об этом по икоте, которая шла в реальном режиме времени.
- Ну вот, видишь, опять победа! - Орехов тискал в объятиях Артамонова.
- К чему бы это, пятачок? - сформулировал Артамонов ритуальный после каждой партии вопрос.
- Денег прибудет, - как обычно растолковал Орехов. - Похоже, и в этот раз пронесло!
- Не говори 'гоп', - притормозил его Макарон.
Поутру 'Лишенцу' всучили акт. Штраф ведомством Додекаэдра налагался за то, что реальный тираж не соответствовал объявленному в выходных данных. Иными словами - превосходил его. Штраф был пробным - чтобы понять реакцию. Инкассовое распоряжение легло на расчетный счет оперативно, не успели снять ни рубля. Пришлось раскошелиться. Зато потом порезвились. История со штрафом, опубликованная в ближайшем номере, развеселила даже Маргариту Павловну. Несколько дней в городе стояла мертвая тишина. От скоропостижного кондратия Додекаэдра спасло только то, что он находился в отъезде по причине улучшения породы. Поддавшись моде, он оплатил титул светлейшего князя по безналу из средств, предусмотренных на развитие материальной базы инспекции. Его пригласили в 'родовое имение' для получения светлокняжеских грамот. Он отправился, но не прихватил с собой наличных. Выхлопотать звание ему удалось, а вот вытребовать в придачу и саблю - не получилось. Она стоила 'штуку'. Князь Додекаэдр был вынужден явиться миру без холодного оружия. Он бросился к этажерке с контрольными экземплярами - и опять не обнаружил 'Лишенца'. 'Я обяжу их!' - постановил он себе и велел подать на неслухов в суд. Вечером Додекаэдр вынул номер из своего почтового ящика. Пробежав его глазами, он понял, что и со штрафом, и с судом поторопился. 'Лишенец' попросту распял его на осях координат. Жизнь и раньше объявляла Додекаэдру строгачи за то, что он усаживался в президиум, не будучи туда избранным, но такого, как нынче, с ним не проделывал никто. Страсть инспектора к контрольным экземплярам в материале Бакарджиевой, занимавшем 'подвал', объяснялась тем, что Додекаэдр, как к наркотику, привык к чистой речи-языку 'Лишенца' и, стоит ему хоть раз не уколоться этой филологической благодатью, тут же начинаются ломка и беготня в защиту вредных привычек. Завершал распятие танец с саблями - в котором было выражено все: и как Додекаэдр решил стать светлейшим, и из каких средств оплатил титул, и почему вернулся безоружным.
Додекаэдр сжался в комок и решил подбросить работы заболевшему Нидвораю - затаскать 'Лишенец' по судам. Теперь инспектор выставил блок перед честью и достоинством. Урон, нанесенный его душевным прелестям, исчислялся сотней минимальных зарплат. Суд уценил оскорбленные качества до стоимости трехколесного велосипеда и обязал 'Лишенец' извиниться. Ответчики изготовили газету с извинениями в... одном экземпляре. Через минуту Толкачев сменил на печатном станке биметаллическую пластину, и весь остальной тираж пошел без извинений. На положенном месте красовался дружеский шарж.
На следующий день старина Додекаэдр явился в сопровождении судебных исполнителей.
- Вы стали настолько частым гостем, - сказал ему на входе Артамонов, - что вынуждаете нас завести для ваших чаепитий отдельную посуду. Чтобы соблюсти полную стерильность отношений.
- Вот видите! - воззвал Додекаэдр к исполнителям. - Они отказываются публиковать извинение, - ткнул он пальцем в Артамонова и Орехова.
- Как это отказываемся?! Мы уже опубликовали.
- Я просматривал газету, там ничего такого не было...
- Плохо читаете. Не от корки до корки. Вот оно.
- Но в моем экземпляре на этом месте какие-то пошлости...
- В вашем экземпляре - всегда пошлости, а в нашем - все как у взрослых. Один выпуск мы посвятили целиком вам. И присвоили ему отдельный номер. По закону имеем право - газета у нас апериодическая, тираж плавающий...
- Но как же население узнает, что я выиграл суд?
- Это проблемы населения. Отправляйтесь с газетой по улицам и показывайте. Люди быстро подтвердят наши догадки.
- Какие догадки?
- Что вы - лишенец, - сказал на прощание Артамонов.
Варшавский проявил сметку. На возможности изготавливать один экземпляр газеты он умудрился построить целый бизнес, словно всю жизнь занимался спортивным ориентированием в финансовой среде. Услуга сразу нашла спрос. Первым ее оценил 'Самосад', вторым - Мошнак. Выяснилось, что они давно мечтали о публикации отчетов без засветки. Нашлись и те, кому нужно было тайно объявить о ликвидации фирмы, претензии к которой принимаются в течение месяца.
- А слабо нам напечатать немного денег? - придумал Орехов. - Для себя. Сделать некоммерческий выпуск черносотенных купюр! Ведь разрешается же самогонщикам гнать мутную не на продажу!
Затея не прошла. Печатная машина оказалась слишком газетной.
Что касается Артура, то ему с Галкой надо отдать должное - они всегда умудрялись внутри всеобщего рискового и нестабильного процесса, поддерживаемого на плаву всей общиной, организовывать свои личные небольшие рентабельные ручейки. На фоне постоянной угрозы выселения из 'Верхней Волги' за неуплату Галка приглашала к себе море якутов - в большинстве случаев это были друзья Артура и ее подруги - и, подселив к Макарону, предоставляла им кров с полупансионом. А потом выставляла счет за постой. Ткацкая фабрика платила за рекламу шерстью в мотках, которые Ренгач натужно сбывал. Оставался брак. Артуру удалось поставить себе на службу и это обстоятельство. Он отвозил уплотненную массу перепутанных волокон в психдиспансер, где сумасшедшие - а сделать это могли только они - легко и свободно возвращали клубки в исходное положение. Из спасенной шерсти Галка вязала изделия и сбрасывала на рынок.
- Таскаете всякую ворвань! - обоссывался над ними Макарон.
Из типографских ролевых отходов Артур навострился изготавливать бумагу потребительских форматов и сбывал в общеобразовательной среде.
Наряду с юридическими адресами Варшавский пристрастился торговать красящими лентами для принтеров. Он уверял, что делает это не всерьез, а 'для галочки', в целях диверсификации бизнеса. Для какой Галочки, было понятно и без Артура. А когда его важенка села на верстку рекламы в 'Лишенце', он организовал ей контракт - пять процентов от вала. Все пожали плечами.
- Так у нее появится неподдельный интерес, - прокомментировал он свою задумку.
- А что, за оклад ей работать в падлу? - прямо так и спросил Артамонов. - Ведь объем рекламных поступлений не зависит от ее верстки.
- На контракте она будет производительнее. Я ее лучше знаю.
- Но она не обработает больше, чем принесут агенты, - поймал его на противоходе Артамонов. - Мы же пашем без процентов.
- Без процентов... Мы - в деле.
- Дебора с Улькой выпестовали газету, но не требуют никаких привилегий, - отстаивал свою точку зрения Артамонов. - А у вас с Галкой какой-то сибирский автономизм получается.
- Да ладно тебе - сибирский автономизм! Не понимаю, какие уж тут привилегии, - двурушничал Артур. - Пять процентов - это не более чем форма. Просто верстка рекламы - работа рутинная, - пытался он произвести перезахоронение мыслей, - и Галке порой хочется послать ее подальше.
- А ради тебя у нее не возникает интереса поработать?
- Я не могу этого требовать. Она имеет право на личную жизнь.
- Нет вопросов. Но по ситуации с рекламой, которую, заметь, мы добываем сообща, больше уместен оклад, и никакого величества здесь не требуется.
Артуру оставалось развести руками. Это означало, одно - продолжать заниматься ерундой он вынужден. Вынужден обслуживать мелкие выставочные сборища и таскать по ним издательский комплекс, чтобы дивить народ сиюминутными релизами. Вынужден снимать канитель фестивалей на бытовую камеру и продавать кассеты участникам. Вынужден повесить на баланс личную камеру - чтобы обобществить заработанные на ней копейки.
