- Спишь? - шепнул Гриншпон вполголоса.
- Сплю, - перевернулся Решетнев на другой бок.
- Новость есть, - сказал Миша уже громче.
- Если завтра выходной, то можно орать среди ночи?!
- Я же шепотом, - оправдывался Гриншпон, практически не сдерживая голоса.
Заскрипели кровати сожителей, и в любую секунду могли начаться серьезные разборки.
- Сколько раз тебе говорили: мышью входи после своих репетиций! Мышью! - прогудел Рудик.
Проснулся Мурат, встал и на ощупь побрел в туалет.
- Грузыя дажэ прэступник нэ трогают сонный, ждут, когда откроет свой глаза сам, потом наручныкы одэвают! - посовестил он Гриншпона. - Лучше совсэм утром приходы домой от сваих 'Спазмов', как я от Нынэл. - Забыв от длинного внушения, куда направлялся, Мурат не побрел ни в какой туалет и снова улегся в постель.
- Да я и не ору, - сказал Гриншпон тембром морского трубача. - Ну, раз все проснулись, слушайте.
- Как это все! - возмутился Артамонов. -Я, по-твоему, тоже проснулся?
- Нет-нет, ты спи, тебе нужно выспаться, - принялся успокаивать его Гриншпон. - У тебя сколько хвостов по этой сессии? Пять? Правильно. Значит, тебе нужно крепенько бай-бай, чтобы завтра на свежую голову отбросить хотя бы один.
- Не шевели мои рудименты! - Артамонов метко сплюнул в форточку. Если они встанут на дыбы, тебе придется худо!
- Мы тебя, Миша, выселим из комнаты за нарушение правил советского общежития номер два! - сказал Рудик, закуривая.
- Сам такой! Вспомни, какой мышью входишь ты после своей радиосекции! - нашел лазейку Гриншпон и, используя эту брешь в биографии старосты, начал давить через нее. - 'С мадагаскарцем связался! С эфиопцем связался!' Да вяжись ты с кем хочешь! Кому сперлась в три ночи твоя черномазия! А если короче, парни, 'Спазмы' приглашены озвучивать спектакль, за который берется СТЭМ. За это необходимо выпить прямо сейчас. Мы с Бирюком еще покажем этой 'Надежде'!
- Тогда иди и буди Бондаря! При чем здесь мы?!
- Я буду говорить об этом на Африканском национальном конгрессе! внес свою обычную конкретику Артамонов.
- Ну, ребята, вы и спелись, шагу не ступить! За мешок лука человека продадут! - Гриншпон отвернулся к стене и, почувствовав полную бесполезность своей затеи, стал сворачиваться в клубок. - Как хотите! Тогда и я спать.
- Ладно, валяй, рассказывай, а то еще повесишься, не приведи Господь. Все такими нервными стали, напряженными, - встал Рудик в поисках пепельницы и, прощупывая местность на предмет, куда бы присесть в темноте, наткнулся на гору бутылок из-под кефира. - Вот черт! Нарочно, что ли, подложили?!
- По-видимому, - сказал Гриншпон и, как бы с неохотой, из положения лежа, продолжил: - В наш студенческий театр эстрадных миниатюр пришел новый руководитель, Борис Яныч, и сразу заявил в институтском комитете комсомола, что имеет в виду покончить с дешевыми увеселениями перед каждым праздником и намерен дать театру новое направление. Распыляться на мелкие шоу, сказал он, - только губить таланты.
- Это что, Пряника, что ли, губить? Или Свечникова?!
- А секретарь комитета Попов Борис Янычу и говорит, что СТЭМ для того и создавали, чтобы ублажать перед дебошами полупьяных студентов. А за два спектакля в год, пусть даже нормальных и высокого уровня, институт не намерен платить 'левым' режиссерам по шестьдесят рублей в месяц. Короче, Борис Яныча отправили подальше. Пряник посоветовал ему все же не обижаться на Попова и предложил сработать на свой страх и риск пробный спектакль не в ущерб обязательной программе для слабоумных. А потом будет видно, может, наш спектакль кого и тронет из ученого совета. Борис Яныч чуть не прослезился от такого рвения актеров-энтузиастов.
- Ты что, и впрямь думаешь, что люди будут ходить на эти их, как ты говоришь, нормальные представления? - пробормотал Артамонов. Под людьми он подразумевал в основном себя. Дежурный юмор стэмовских весельчаков на побегушках, по его мнению, можно было вынести только через бируши и с бутылкой пива в руке.
- А что за спектакль вы намерены поставить? - спросил Рудик.
- О Жанне д'Арк. 'Баллада о Жанне', - очень высокопарно сообщил Гриншпон.
- Ничего себе - отважились! Об эту тему не одна труппа себе зубы поломала. Ведь это очень серьезно, - полностью продрал глаза Рудик.
- Но дело не в серьезности, а в том, что никак не подбирается кандидатура на роль Жанны. Понимаешь?
- Но ведь у них там, в этом СТЭМе, насколько я помню, масса красавиц.
- Масса-то масса, но Борис Яныч просветил их своим мрачно-голубым рабочим взглядом и понял, что Жанну играть некому. И мне пришло в голову... и я подумал, может, наша Марина подойдет. Стоит только вспомнить, что она вытворяла на сцене в Меловом... - сказал Гриншпон.
- Не потянет. Не та она теперь. Как связалась с Климцовым, так и пропала, - не одобрил идеи Артамонов.
- Да ну тебя! - махнул на него рукой Гриншпон. - Что б ты понимал! - Миша всегда нервничал, если о Марине говорили в шутливых тонах, словно он один угадывал тоску ее таланта под крайней бесталанностью поведения.
- Что ни говори, а быстро Климцов управился с Мариной, - высунулся из-под одеяла Решетнев. - Всего за каких-то полгода стал завскладом ее характера.
- Голова, дело в безрыбье. Просто Климцов полезен ей как кульман. На нем лежит вся графическая часть ее курсовых. Вот и вся недолга! - продолжал защищать Марину Гриншпон. И он был прав. После утраты Кравцова Марине стало безразлично, куда и с кем ходить.
Кто из нас не расчесывал кожу до крови от какого-нибудь зуда...
Предложение на роль Жанны д'Арк Марина приняла с радостью. Будто из стола находок ей принесли давным-давно утерянную вещь, не имеющую уже никакой ценности, но очень памятную. Марина даже забыла уточнить, почему именно ее Гриншпон прочит в Жанны. Сразу бросилась в оперативные расспросы - когда куда прийти и прочее.
В понедельник Гриншпон привел Марину на репетицию.
- Рекомендую! - представил он ее Борис Янычу.
- Сейчас мы только начинаем, - с ходу потащил Марину в курс дела режиссер на полставки Борис Яныч Вишневский. - 'Спазмы' готовят свою сторону, мы - свою. Пока не стыковались. Сценарий стряпаем всей труппой. Стряпаем почти из всего, что когда-либо было написано о Жанне. Включая 'Орлеанскую девственницу' Вольтера. Проходи, сейчас сама увидишь.
Борис Яныч подмигнул Гриншпону: мол, привел то, что надо, молодец!
'Мы тоже кое-что понимаем в этом деле!' - ответил Гриншпон хитрым взглядом.
- Знакомьтесь: Марина! - Борис Яныч подвел ее к стэмовцам. - Она будет играть Жанну.
Приняли ее, как и всякую новенькую, с интересом и легким недоверием. Некоторые имели о ней представление по 'Спазмам', где она совсем недавно солировала. Во взглядах девушек Марина прочла: 'И что в ней такого нашел наш многоуважаемый Борис Янович?!'
Что касалось новой метлы в лице режиссера Вишневского, то теперь каждая репетиция начиналась непременно с тяжелейшей разминки. Все актеры выстраивались на сцене, и Борис Яныч давал нагрузку. Сначала до глумления извращали и коверкали слова и без того труднопроизносимые. Потом проговаривали наборы и сочетания букв, которые в определенном соседстве не очень выгодны для челюстей. Ломка языка казуистическими выражениями продолжала разминку. Со скоростью, употребляемой дикторами в предголевых ситуациях, артисты произносили: 'Корабли маневрировали, маневрировали, да не выманеврировали'. Или что-либо другое типа: 'Сшит колпак, да не по-колпаковски, надо колпак переколпаковать да перевыколпаковать'. Затем шла травля гекзаметрами, с их помощью шлифовали мелодику речи:
'О любви не меня ли мило молили?
