- Привет, алкалоиды! - угадала она и развернула в сторону гостей свои безотказные глаза.
- Пришли проститься, - заявил Артамонов.
- На службу призывают, - пояснил Орехов.
- Хватит изгаляться! - не поверила Улька.
- Повестки получили, - сунул ей бумажки Варшавский.
- Тогда я приеду на побывку, - придумала Улька.
- Мы совершаем прощальный обход, - сказал Орехов. - Идешь?
- Иду. Пакет брать?
- Разумеется.
Зацепив Ульку, отправились шататься по коридорам.
С отдаленной перспективой и единственным окном в торце, похожие на шахтные стволы, коридоры ДАСа были запружены когортами боливийских двоечников, обвешанных бамбуковыми свистульками. Так и не поддавшиеся высшей дрессуре латиносы водили хороводы, расставаясь с общежитием как с родным домом. Они вплетали в косы сентиментальную мишуру: цветы с клумбы во дворе, березовые ветки, добытые с балкона, полоски материи, отодранные от портьер, и прочее сырье, которое при обычных обстоятельствах заменяется лентой. Таким незатейливым образом медноголовые выпускники расставались с высшим советским образованием, которое им, как кондор, приволокший птенцам мясо, отрыгнул Карибский кризис. Боливийцы, набив рты народным инструментом, висели на перилах и занимались художественным дутьем в многоствольные дудки, похожие на гвардейские минометы в миниатюре. Их концерты собирали толпы сочувствующих. Многим и впрямь было жаль, что в Центральной Америке закончились революции и призрение краснокожих студентов на правительственном уровне приостановлено до лучших времен.
Администраторы этажей каждые полчаса пытались разогнать понесшееся вразнос выпускное студенчество, но акция по наведению порядка проводилась спустя рукава.
- Я знаю, ваша фамилия Полунин! - кричала сиделка на вьетнамского человека. - Это вы жарили селедку на утюге! Вы испортили казенное имущество! Расходитесь сейчас же! А то сообщу куда следует!
После словесного выкидыша дежурная иссякала, усаживалась в сторонке и заслушивалась игрой на дудках.
- Ну что, заскочим к аксакалу, пока он сам нас не нашел? - наметил очередную площадку Орехов.
- От судьбы не уйдешь, - согласился Артамонов.
- Только, чур, без шахмат, - выкатила условия Улька. - А то я от скуки сдохну!
Нужда заставляет нас остановиться на аксакале курса подробнее. Так уж получилось, что он перевернул весь ход событий в повести.
Знакомство с аксакалом произошло следующим образом. В начале зимней сессии на третьем курсе Орехов бросил клич:
- Эй, ублюдки, кто со мной курить?
На зов откликнулся один аксакал, надеясь на дурочку покурить не своих сигарет. Каково же было его возмущение, когда выяснилось, что клич Ореховым как раз потому и был брошен, чтобы самому разжиться куревом.
Помявшись в туалете несолоно куривши, граждане были вынуждены представить себя друг другу.
- Орехов, - протянул руку Орехов.
- Макарон, - пожал ее с хрустом аксакал.
- Нет, я серьезно.
- Что серьезно?
- Прямо так и зовут?
- Нет.
- Кличка?
- Нет.
- А что же тогда?
- Фамилия.
- Надо же.
Макарон был живой легендой. Из ДАСа на ФАК он ходил пешком в любое время года и в любую погоду - в плащ-палатке и огромных кирзовых ботильонах. Он поступил на факультет, пройдя кадровую службу в медицинских войсках где-то в Средней Азии. В мирной жизни он продолжал питаться по-армейски - распиливал вдоль горчичный нарезной батон, делал два огромных лаптя-бутерброда с салом и съедал, громко чавкая. Крошки покрывали не только бороду, но и окрестности.
Макарону, когда он поступил на ФАК, стукнуло сорок семь. Чтобы не бросалась в глаза преклонность возраста и чтобы не смеялись над переростком юноши, он создал образ расслабленного и постоянно прикидывался серым пиджачком. Внешность его играла роль предупредительной маркировки.
По Макарону сверялись все шаги и деяния. Прежде чем как-то поступить, всегда хотелось сообразить, повел бы себя так в этом случае Макарон или нет. Он помогал найти решение вопреки ситуации, нелогичное. Кстати, о логике. О логике как науке. Даже у Ленина и то четверка была по этому мерзкому предмету, говорил Макарон. Сам он смог сдать логику с девятой попытки - при ответах его тектоническая расплывчатость по предмету поражала масштабами. В момент восьмой попытки покончить с формальной логикой Макарону попался вопрос о страусе. Чтобы как-то сдвинуть ситуацию с места, профессор полчаса нацеливал Макарона на правильный ответ.
- Страус - птица, - производил наводящее логическое построение профессор, - птицы - летают, значит, страус... - уже почти раскалывался экзаменатор.
- Летает! - делал радостный вывод Макарон.
- Не летает! - переходил на крик начинавший сходить с ума логик. - В том-то и дело, что не летает! Но почему не летает? В чем неверность этого силлогизма? В чем нелогичность довода? Почему он все же не летает?
- Потому что у него вот такие яйца! - распростер руки Макарон и отправился готовиться к очередной попытке.
- Ну что, как профессор? Сильно гонял? - спросили Макарона друзья по выходе с экзамена.
- По всей аудитории! - признался Макарон.
В его вечнозеленом дорожном чемодане поверх вещей всегда лежал рваный свитер.
- Французский, - пояснял Макарон. - Кладу специально, чтобы не ограбили. Воры вскроют чемодан, увидят, что в нем одна рвань, и оставят в покое. Жаль, что свитер разорвали собаки, вещь была что надо. Шел как-то ночью, а у них, видно, святки были. Одна пара скрестилась и пошла на жесткой сцепке, а я сдуру решил помочь им расцепиться. И зашел... со стороны с-суки. Тут набежали какие-то кобели и чуть не разорвали. Они хватали меня прямо за блокнот и в трех местах пробили ауру! Потом набросились на партитуру! Благо на мне свитер был. Спас. С тех пор мечтаю завести собаку. Чтобы сбрасывать на нее подобные проблемы.
После того как в очередной раз кому-нибудь это рассказывал, Макарон спрашивал:
- Вы свои деньги где прячете? - И, задрав штанину, раскрывал секрет: - А я - в носках!
Макарон был внесистемной единицей. На экзаменах его ответы были самыми неожиданными. Его текущее толкование любого вопроса никогда не совпадало с окаменевшим.
- Кто написал 'Майн кампф'? - спрашивал его преподаватель по литературе новейшего периода.
- Майн Рид! - смело отвечал Макарон и задавал встречный вопрос, повергая преподаватели в уныние: - На какое физкультурное упражнение похожа революция семнадцатого года?
Преподаватель задумывался.
- Не мучайтесь, - успокаивал его Макарон, - все равно не догадаетесь.
- Ну и на какое же упражнение похожа революция? - почти умолял преподаватель.
- На подъем переворотом!
Находчивости Макарона не было предела. Редкий преподаватель, исключая логика, отправлял Макарона на пересдачу. Обычно ставили тройку. Макарона спасал юмор.
- И без всякого удовольствия отправился в административную ссылку, завершил Макарон свой ответ по Овидию, сосланному из Рима к нам, дикарям, на Черный Понт, за высокую конкурентоспособность в
