отношении первой дамы римского императора.
- А кто это, интересно, ездил в ссылку с удовольствием? - хотел подтрунить над Макароном преподаватель.
- Как кто?! А наш дорогой Ильич? Когда его в очередной раз хватали за руку, он собирал в узелок книги и с превеликим счастьем ехал самосовершенствоваться в Шушенское!
На все случаи жизни Макарон имел библиографическую справку из личного опыта или цитату из полного собрания сочинений Ленина.
- С ними надо бороться их же оружием! - говорил он.
Никто по соседству не понимал, с кем именно надо бороться их же оружием.
На экзамене по экономике социализма принимающий возьми, да и спроси Макарона:
- Какие вы знаете министерства? Перечислите.
- Минфин, Минюст, мин херц...
- Кем вы работаете? - интересовался у него иной неосторожный преподаватель.
- Трактористом! - отвечал Макарон и показывал трактор на спине льняной индийской рубашки.
Не торопясь Макарон отслужил двадцать пять лет, как при царизме, не спеша окончил факультет и так же, без суеты, готовился поступить в заочную аспирантуру. Зачем он это проделывал, было непонятно. При такой скорости смысл всех его образований полностью терялся.
- Ну, ладно, я пойду-побегу, - говорил он нараспев на прощание, словно работал на замедленных нейтронах.
Аксакал курса - уважительно называли Макарона, относясь к нему не как к старшему товарищу, а как к селекционному достижению. В газетном смысле Макарон был интересен анализом открытой прессы. Если требовалось обобщить или что-то из чего-то вывести - приглашали Макарона.
Когда ватага обходчиков пнула дверь, Макарон спал за опрокинутым к стене диваном. Со вчерашнего дня. Он спекся, пытаясь укачать спеленутую простынями бутылку 'Агдама'. Два часа пробродил он из угла в угол, приговаривая: 'Спи, агдамчик, спи, родной'. А потом уснул как убитый. Разбуженный, он принялся на босу ногу выводить телом невероятные извивы под тягучую композицию 'Связанные одной цепью' и чуть не выронил сверток.
- У тебя что, крыша загибаться стала?! - спросил Орехов скручивающегося вовнутрь Макарона, и скомандовал Ульке: - Срочно дозу! Человек за бортом!
Аксакал курса выбросил в окно сверток, как спасательный круг, и потянулся.
- Ну, зачем приперлись? - спросил он гостей. - Что за хартия вольностей? Я тут сплю, понимаешь ли...
- Этим придуркам повестки всучили, - начал деловую часть Артур. - На службу призывают.
- Туда им и дорога! - согласился Макарон.
- Попрощаться пришли, - сказал Артамонов. - Уезжаем.
- А я решил остаться в Москве, - признался Макарон на выдохе, словно сдулся. - Объявления развесил по Черемушкам. Вот, - и протянул бланк для ознакомления. 'В рамках конверсии меняю плащ-палатку на двухкомнатную квартиру', - было написано на листочке демотическим письмом.
- Пойдем-ка мы лучше попьем одноатомных спиртов, - предложил Орехов. - Заберем Дебору - и к нам в комнату. У нас сегодня туркменский стол.
- А почему туркменский? - спросил Макарон.
- Да потому, что мексиканский мы видали в гробу! - сказал Артамонов.
- В твою честь, аксакал, мы купили самый мочегонный арбуз! признался Орехов.
Между отдельными клоками компании Орехов был связующим. Без него компании не существовало. Он ее, собственно, и сбил. А чтобы не распалась, он уравновешивал ее компоненты и наращивал новыми связями. Дебору он подтянул к костяку последней и лично занялся ее одомашниванием. По его классификации, она была совестью курса. К ней липли все сумасшедшие чувствовали спасительную энергетику, которая была настолько сильной, что в любом поле сразу появлялись помехи - именно на ней заклинивало турникеты в метро и регистраторы билетов в аэропорту. И еще Дебору легко угнетали хамы. Как пример, ее долго третировали промокашки, проживающие через перегородку. И ладно бы просто хабалились, так нет же - затевали многонациональные летучки и охали, как многостаночницы, на всю комнату. Дебора попросила Орехова развести мизансцену. Орехов устроил показательный дебош и подселил к обидчицам Деборы Макарона. Как бы на квартиру.
- Ну что, - сказал Макарон промокашкам, знакомясь, - с завтрашнего дня начинаем занятия авральным сексом! - Потные носки, чтение вслух 'Капитала', разработка при свечах планов захвата Кремля - Макарон умел донимать, как вросший ноготь. Промокашки быстро поняли, как по-настоящему плохо может бывать на свете. И оставили Дебору в покое.
Как журналист Дебора славилась убийственными материалами. Она была сколком времени, остро чувствовала социал и улавливала висящие в воздухе идеи. А информацию подавала так, что читателю казалось, будто он сам до всего додумался.
Когда бы компания ни заваливалась к Деборе в гости, та вечно приводила себя в порядок: мыла голову, сушила волосы.
- Что ты все моешься? - напрямую спросил Орехов. - Неужели такая грязная?
За шесть лет Дебора не произнесла ни слова. Она могла органично отмолчаться на любую тему и объясняла это тем, что при разговоре из нее вытекает электричество, поэтому после беседы она чувствует себя опустошенной. К ней тянутся собеседники только из числа энергетических вампиров. И единственная защита от них - молчание.
Над Деборой висел специфичный женский рок - едва она надевала колготки, как тут же возникала затяжка. К ее ногам все тянулось. Их хотелось потрогать. Это порождало разночтения. На Дебору в сессионные периоды стал западать Артур, производя пробные шаги различного уровня неадекватности. До известного момента Дебора мужественно терпела.
А вот послушать умные речи Дебора была готова всегда. Для этого ее уговаривать не требовалось. Узрев готовую гульбанить толпу, она даже не интересовалась причиной.
- Нас призывают на службу, - сообщил Орехов.
- Вот повестки, - показал бумажки Артамонов.
- И тебя забирают, Макарон?
- Я свое отбарабанил, - хмыкнул в бороду аксакал курса. - Пусть теперь других помылят.
- Тогда и я еду с вами! - воскликнула Дебора.
- Учись, Улька, - посовестил поверенную в делах Орехов. - Ты согласилась всего лишь на побывку, а Дебора готова полностью разделить тяготы и лететь за нами сломя голову хоть на край света.
- Я бы тоже могла при определенных условиях.
- Почему сразу условия? Дебора же не ставит.
Теперь компания была почти в сборе. Для окончательной комплектности оставалось вычислить Свету. Поймать ее было сложнее, чем Дебору или Ульку. Вся в делах, Света практически не бывала в комнате. Она являла собой плоскую, с клинически узким тазом девушку, передержанную в горниле общежитий. Не отнять у нее было только фигуры, а вот попить с лица возможным не представлялось. Как и многим другим социальным объектам - площадям, улицам и городам - перестройка вернула Свете ее историческое имя - Лопата. Произошло это на эпохальном празднике по случаю сдачи Макароном зачета по логике. Уснув от перебора, Света упала вместе с тумбочкой и, не меняя позы, продолжала сидеть на тумбочке, уже лежа на полу.
- Надо же, падает, как лопата! - изумился Орехов.
Вывернуться из-под прозвища Свете не удалось. Позже она призналась, что именно так к ней обращались в школе. На благодатной почве ДАСа историческое имя обрело вторую жизнь.
Лопата была пожизненным ответсеком. Она сочинила концепцию не для одного десятка газет и ни разу не повторилась. Ее приглашали на работу в серьезные издания. Как человек податливый, она всем обещала, но никуда не шла.
Лопаты не оказалось в комнате и в этот раз. На посиделки в фойе отправились без нее. С некоторым сожалением, потому что Лопата привносила в компанию толику разнообразия. Орехов и Макарон сливали в ее сторону все свои остроты и пошлости.
- Я ее приволоку, - додумался отправиться на поиски в одиночку Макарон.
