- Как раз напротив, она сдается накануне, авансом и сразу! - высказался Реша.
- Ну, вот видишь, сам к этому заключению и пришел, - сказал староста.
- Она сестра сексуального милосердия, - резюмировал Реша. - Неброская красота да декольте на двенадцать персон. Чтобы встречной публике было удобнее совершать экскурсии по ленинским местам.
- Татьяне надо все прощать, она действует чисто. - Рудик никак не мог натянуть простыню одновременно и на ноги, и на плечи. - А вы посмотрите на других девушек - хитрят, мудрят, играют. А Татьяна идет на сближение, как рыцарь, с поднятым забралом. Что ж в этом нездорового? Скорее, мы больные.
- Побыстрей бы уж она сыскала свой верный шанс, - произнес, уходя в себя, Артамонов. - Она даже несколько осунулась в последнее время.
- А я вам скажу так, - заметил Рудик. - Опасаться надо не широких женских бедер, а мужских яиц ниже пояса!
Сидевший в комнате Нинкин сразу вышел.
Не прав тот, кто думает, что точить лясы - это удел женщин. Парни и здесь далеко обошли слабый пол, но, чтобы окончательно запутать мир, пустили утку, что женщины - сплетницы.
Бал, как и обещал Татьяне Гриншпон, состоялся в спортивном зале.
535-я комната, как и вся группа 76-Т3 в целом, пришла на праздник с некоторым опозданием, но в полном составе.
Публика толпилась у стен и танцевала прямо там, где заставала музыка.
В углу, на эстраде, сооруженной из спортивных скамеек в несколько ярусов, громыхали 'Спазмы'.
76-Т3 с гордостью следила за игрой ансамбля, ведь в нем, почитай, половина была своих.
Гриншпон на паленой лопате бас-гитары подыгрывал руководителю группы Бирюкову, Кравец вел соло, еще один дятел стучал на ударных, а через колонки, подвешенные к баскетбольным щитам, струились звуки, в которых угадывался голос Марины. Ее среднекайфовый вокал как бы взращивал бабушкино непротивление в каком-то старообрядческом разрезе. Этот смелый закос Марины под Аллу Борисовну воодушевлял всю тусовку.
- Она может стать второй Пугачевой, - сказал Клинцов сообразительному Забелину.
- Лучше бы стала первой Коровиной, - выказал нелюбовь к торным дорогам Забелин. По заказу деканата он готовил фотостенд 'Учимся. Работаем. Отдыхаем'. Ползая вокруг эстрады, он пытался увековечить наиболее характерные жесты 'Спазмов', но всякий раз ему в кадр попадался прикорнувший у барабанов Нинкин, которого в самом начале вечера на произвол судьбы оставил Пунктус. Оставил, променяв на угловатую победительницу областной олимпиады по математике. Забелин долго портил пленку, наконец подошел к спящему Нинкину и сказал:
- Послушай, Сань, сними ты с себя этот противогаз и пересядь куда-нибудь в тень, а то ты мне всю малину портишь! Куда ни сунусь, все ты да ты.
Сине-зеленое, словно прорезиненное лицо Нинкина было таким ровным, гладким, вытянутым и невыразительным, что казалось, будто его владелец постоянно находится в противогазе. Однако, несмотря на столь невыгодное сходство, Нинкин был невздорным и несклочным. Выслушав замечание Забелина насчет помехи, он дернул хоботом и молча перебрался к брусьям, где после танца его с трудом отыскал Пунктус.
- Ты что, лунатиком стал? С открытыми глазами спишь! - поправил он под головой друга гимнастический мат. - Меня сегодня не жди - дела. Ну давай, я полетел.
Рудик смотрел на бледные ноги танцующих и с грустью вспоминал загорелую Машу.
Татьяне везло. Она выступала с тесемочкой на голове, которая мешала волосам собраться в прическу 'я с покоса'. Мукин пригласил Татьяну три раза подряд. Один раз сам и два - по просьбе Реши. 'Тебе все равно, а ей приятно', - сказал Реша Мукину перед балом, и Татьяна возомнила себя звездой осеннего мероприятия. Она даже стала заострять внимание на продолжении отношений, ведь ее поведенческим принципом было выражение: 'Взялся за грудь - говори что-нибудь'.
Сам же Реша не сводил глаз с Рязановой, стоявшей в одиночестве у шведской стенки, и все не решался пригласить ее на танец. Словно чего-то боялся. 'Если мне открыть забрало, - думал он, вспомнив слова Рудика, - то от такой открытости партнер может упасть в обморок'. Из-за испещренного прыщами лица Реша относился к себе излишне критично, отчего возникал замкнутый круг - его не любят девушки потому, что морда в прыщах, а морда в прыщах потому, что девушки не любят.
Воздух настолько наэлектризовался стараниями 'Спазмов', что у Реши поминутно возникала дрожь, но желание пригласить избранницу наполнялось решимостью только тогда, когда девушку уже кто-то занимал. Она была старшекурсницей, и, похоже, именно это одновременно и увлекало, и тормозило Решу. Каждый медляк - так величались медленные танцы - воодушевлял его на подвиг, которым можно было бы опровергнуть постулат: рожа есть - ума не надо. И он действительно несколько раз направлялся к ней - но как будто что-то не срабатывало, и он приглашал первую попавшуюся. Танцевал и таращил глаза в сторону шведской стенки: как там эта одинокая, с кленовым листочком в руке? Реше вспоминались географические карты крупного масштаба - отдельно стоящее дерево, обозначаемое очень правдоподобным грустным значком.
Он откладывал, откладывал - успею, мол, еще пригласить, успею, но не успел. 'Спазмы' доиграли последние ноты, и бал стал вываливаться на Студенческий бульвар.
Отклеив от вспотевшей стены пару желтых листьев, Реша вышел вслед за Рязановой. Она уходила с праздника одна. 'Проводить ее, что ли, без всякой подготовки?' - прикинул он и тут же забраковал мысль. Выражение 'в жизни надо срываться' он узнал позднее, от Бирюкова, а сейчас смотрел вслед уходящей в темень непоправимо одинокой девушке и клял себя за нерешительность. Откуда ему было знать, что в таких случаях надо действовать смелее.
Это была та самая Рязанова, которой в сумерках привиделись голые люди и которая скоро станет победительницей конкурса 'Краса института'.
- Ну что, домой? - подошли к Реше Мурат с Артамоновым в качестве переводчика. - Толчея ужасная на этом дурацком балу!
- Да, сплошной базар, - согласился Реша, глядя в конец бульвара. Теснота подавляла его сильнее, чем других, и больше, чем все остальное.
- Устроили бы этот осенний бал раздельно, по курсам, - поразмыслил вслух Артамонов. - Было бы лучше!
- Видишь ли, бал - это такая штука, которую нельзя дробить, - отклонил идею Реша.
- Тогда бы устроили на натуре, посреди бульвара, - придумал Артамонов, - и стены оформлять не надо.
- И то верно, - согласился Реша. В эту минуту он мог бы согласиться даже с геоцентричностью солнечной системы - настолько был занят своей неудачей.
- Я буду говорить об этом в четвертой Государственной Думе! - сказал Артамонов.
Докурив пачку 'Примы', Реша ушел в постель. Сквозь сон донеслось, как в комнату сначала забрел сонный Нинкин в поисках ключа, потом с грохотом вошел Гриншпон, праздничный и довольный, и уже среди ночи приперся Пунктус в поисках Нинкина.
Глава 7
ЧТОБЫ ПОЗНАТЬ ЖИЗНЬ, НУЖНО СЛОМАТЬ НОГУ
Ежегодное отчетно-перевыборное профсоюзное собрание проходило в актовом зале.
Отчитались, как и было положено, потом, как и подобало, переизбрали, после чего заместитель ректора по административно-хозяйственной части занудил про какую-то новую систему эксплуатации жилищных помещений. По завершении он опрометчиво обратился к профсоюзному братству:
- Может быть, кто-то желает выступить?
По опыту лет он знал, что выступить не пожелает никто. Потому что выступать нет никакого смысла. Но в этот раз с последней скамьи поднялся пухлый от природы Фельдман и, пробравшись сквозь тесные ряды профсоюзов, вскарабкался на трибуну. Он вовсе не прочил себя в профсоюзные деятели - в ораторы его вывела постоянная сырость в 540-й комнате.
Фельдман был едва заметен из-за трибуны, и для нормального контакта с залом ему не хватало одного только вставания на цыпочки, так что приходилось постоянно подпрыгивать. За недолгое время учебы Фельдман обнаружил столько несовершенств в бытовом секторе, что никак не мог остановиться. За какой- то баррель мутной воды, просочившейся в его комнату через потолочную щель, он полчаса крыл
