составлявших пирамиды. Правда, не все надписи, которыми они испещрены, в одинаковой мере глубокомысленны. Как до Страбона, так и после него находилось немало любителей просто оповестить мир о своем скромном существовании в надежде, что их имя переживет века. И они не стеснялись. Пирамиды, гробницы, гигантские статуи несут на себе и поныне тысячи имен, дат, изречений и даже стихов, написанных на самых разных языках - как живых, так и давно умерших. Автографа Страбона, правда, среди них нет. И вообще не видно, чтобы первое и древнейшее 'чудо света' (а Страбона отделяет от эпохи пирамид в полтора раза больше столетий, чем нас от него) хоть как-то взволновало его. Еще удивительней, что он ни единым словом не обмолвился о Большом сфинксе - высеченном из скалы двадцатиметровом существе с туловищем льва и головой человека (как считают - фараона Хефрена). 'Отцом трепета' почтительно назовут его арабы. У Страбона он не вызовет даже простого интереса.
Остается предположить, что Страбон и в самом деле не хотел писать об общеизвестном, особенно если это не было непосредственно связано с чисто географическими задачами. Зато когда он касался фактов и событий, не находивших отражения у его предшественников, обычная его сдержанность исчезала, и суховатый ученый уступал место наблюдательному и словоохотливому рассказчику.
В Египте Страбон бывал не раз. Он подолгу жил в Александрии знаменитом центре науки и культуры, который тоже гордился своим прошлым. Его он исходил вдоль и поперек и описал столь детально, что сейчас без труда по этому описанию можно составить план города, созданного в конце IV века до н. э. в дельте Нила к вящей славе македонского царя-завоевателя, милостиво разрешившего почитать себя как бога. {35}
Наверняка, находясь в Александрии, Страбон беседовал с учеными и философами, жившими в храме муз - Мусее: 'Мусей является частью помещений царских дворцов; он имеет место для прогулок и большой дом, где находится общая столовая для ученых, состоящих при Мусее. Эта Коллегия ученых имеет не только общее имущество, но и жреца - правителя Мусея, который прежде назначался царями, а теперь Цезарем [т. е. императором]. К дворцовым помещениям относится также Сема. Это - огороженное пространство, где находятся гробницы царей и Александра. Дело в том, что Птолемей, сын Лага, успел отнять у Пердикки тело Александра, когда тот перевозил его из Вавилона, и свернул в Египет... Птолемей перевез тело и предал погребению в Александрии, где оно находится и теперь, однако не в том саркофаге, что первоначально, ибо Птолемей положил покойника в золотой саркофаг, а нынешний гроб - из прозрачного камня. Похитил же саркофаг Птолемей, которого прозвали 'Багряным' и 'Узурпатором' [видимо, Птолемей XI]'.
Увлеченный столь эффектными деталями, которые, конечно же, были интересны будущим читателям его книги (и пожалуй, нам - не меньше, чем современникам писателя!), Страбон, как ни странно, забыл упомянуть об одном учреждении, услугами которого он не мог не воспользоваться. Александрийскую библиотеку, хранившую свыше полумиллиона свитков, иногда называли 'чудом света' за то, что она была уникальной сокровищницей мудрости. Частично пострадав во время пожара в 47 году до н. э. (когда Юлий Цезарь усмирял восставших александрийцев), она вскоре пополнилась рукописями из Пергамской библиотеки. Страбон во всяком случае мог там заполучить самое редкостное произведение любого писателя, ученого, философа, которые его интересовали. Невозможно вообразить, чтобы тот необъятный материал, который вошел в 'Географию' (а цитируются там почти полторы сотни авторов!), Страбон собрал и изучил в своем родном захолустье или даже в самом Риме.
Но усиленные занятия наукой не превратили Страбона в кабинетного ученого. И когда представилась возможность совершить путешествие в экзотические края - чуть ли не на край ойкумены, он, естественно, не пренебрег ею. {36}
В 26-24 годах до н. э. Египтом управлял наместник Элий Галл. Октавиан Август отлично понимал, как важна для римлян эта богатейшая провинция. Возглавлявший ее префект был полновластным господином, подчинявшимся только императору и, по словам Страбона, 'замещавшим царя'. Август и его преемники ревниво относились к своей власти в провинции и следили за тем, чтобы кто-нибудь не приобрел там слишком большого влияния. Во времена Страбона сенаторам и знатным всадникам было даже запрещено вступать на египетскую землю без именного разрешения. Когда в 19 году племянник Тиберия приехал туда как обычный турист, император строго выговаривал ему за это.
Элия Галла Страбон характеризует как 'человека, ко мне расположенного, и близкого друга'. И вот 'когда Элий Галл был префектом Египта, я поднялся по Нилу и состоял в его свите вплоть до Сиены и границ Эфиопии'. Маршрут не отличался новизной. Тысячи путешественников, устремлявшихся в страну фараонов, двигались тем же путем по узкой долине Нила, зажатой между пустынями и скалами и усеянной памятниками.
Четверть века назад здесь побывал Юлий Цезарь. Летом 47 года до н. э. он совершил двухмесячное плавание к верховьям Нила. Четыреста кораблей и лодок сопровождали пятидесятитрехлетнего диктатора, шумно демонстрировавшего любовь и дружеские чувства к египетскому населению и его правительнице - двадцатидвухлетней Клеопатре.
Но Цезарь, как известно, питал особое пристрастие к одному литературному жанру - военным мемуарам. И в них не нашлось места для описаний его путешествия. Страбон с успехом восполняет этот пробел. Семнадцатая книга 'Географии' больше напоминает путевой дневник, чем научное сочинение. Она насыщена такими неожиданными подробностями, которых не найти ни у одного античного автора.
Из Александрии дорога вела прежде всего к Канопу (близ современного Абукира), с которым ее связывал двадцатикилометровый канал. Обычно в путь отправлялись на маленьких судах под звуки флейт. Берега были застроены маленькими гостиницами, наперебой зазывавшими клиентов. На полпути, в Элевсине, делали первую остановку, ибо там 'есть беседки и вышки с открывающимися оттуда красивыми видами для желающих ку-{37}тить - как мужчин, так и женщин. Это как бы начало 'Канопской жизни' и принятого там легкомыслия'.
В самом Канопе Страбона заинтересовал храм Сераписа, где усыпляли больных, чтобы те во сне получили от оракула указания насчет их исцеления. Но таких страждущих с трудом можно было различить в толпе, которая приезжала сюда прежде всего развлекаться. 'Удивительное зрелище представляет толпа людей, опускающихся вниз по каналу из Александрии. Каждый день и каждую ночь народ собирается на лодках, играет на флейтах и предается необузданным пляскам и крайней распущенности... В веселье участвуют и жители самого Канопа, которые содержат на канале гостиницы, предназначенные для отдыха и увеселений подобного рода'.
Из Канопа часть туристов, искавших иных наслаждений, отправлялась дальше на юг - к Гелиополю. Там кончалась дельта и начинался собственно Нил. Мемфис - озеро Мерида - Абидос - Фивы - Сиена - острова Элефантина и Филе. Каждое название приводит Страбона в трепет. За ними - события далеких веков. За ними - тайны и легенды.
Куда девается привычная сдержанность? Страбон увлекается настолько, что иногда забывает о том, какое сочинение он хочет преподнести читателю. Переполненный впечатлениями, он щедро выплескивает их наружу, не заботясь о том, чтобы отделить главное от второстепенного, научную информацию от художественных красот. Но может быть, именно необязательные подробности, к тому же лично увиденные, и делают его книгу особенно красочной, а главное неповторимой.
Страбон готовился к этому путешествию. Он знал историю Египта при фараонах, под властью персов и при Птолемеях; он знакомился с его памятниками, о которых рассказывалось в трудах многих писателей. С иронией слушал он болтовню гидов, доверяя лишь собственным знаниям да сведениям, полученным от жрецов - к ним он всегда относился с почтением.
'В Гелиополе я видел большие дома, в которых жили жрецы, ибо в древнее время, по рассказам, этот город как раз был кварталом жрецов, занимавшихся философией и астрономией. Теперь же это объединение перестало существовать и его занятия прекратились. В Гелиополе я не обнаружил ни одного руководителя таких за-{38}нятий, а только жрецов, совершающих жертвоприношения и объясняющих чужеземцам смысл священных обрядов. Во время путешествия префекта Элия Галла в Верхний Египет его сопровождал какой-то человек из Александрии... выдававший себя за знатока подобного рода вещей, но его обычно высмеивали как хвастуна и невежду'.
В Мемфисе - первой, самой древней, столице Египта - Страбон мимоходом упоминает о единственных уцелевших свидетелях его истории - пирамидах, а затем переключает свое внимание на... священного быка Аписа, который, по египетским верованиям, считался воплощением бога Пта. Не всякое животное могло удостоиться подобной чести. Бык должен был обладать двадцатью восемью (!) признаками - особым цветом
