добрый ангел, но потом опять взяли верх дурные инстинкты. Надеюсь, что, подвергнув его новому испытанию, можно открыть его душу раскаянию. Тем самым — по новой вере — мы совершим богоугодное дело. Ибо наш Бог всемилостив и и прощает раскаявшуюся душу даже самого закоренелого преступника.
Монтестрюк с презрением посмотрел на своего врага, сплюнул в его сторону, и отвернулся. Великий визирь с любопытством воззрился на Брикетайля. Тот весь побелел от злости.
— По нашей вере нераскаявшегося преступника ждет ад, — произнес он зловеще. — Но зачем тратить время на ожидания? Ад можно сделать и на земле…
Началось повторение вчерашнего процесса — капли воды снова стали падать с тяжелым стуком не голову Монтестрюка.
В это время в палатку вошел араб и с ним молодой невольник в белой одежде и с укрытым вуалью лицом. Араб подошел к визирю, в то время как невольник, словно в изнеможении, прислонился к столбу шатра.
— Ты кто? — спросил визирь.
— Узнаешь, когда мы останемся одни, — ответил Кадур, делая знак в сторону Брикетайля.
— Ты знаешь, что если кто меня беспокоит понапрасну, тот недолго этому радуется? — спросил визирь.
— Знаю.
Тут Брикетайль, вместо того, чтобы выйти, подошел к визирю.
— Берегись, — проговорил он быстро, обращаясь к нему, — ты их не знаешь. Может, они подосланы, чтобы убить тебя.
Кадур спокойно вынул из-за пояса саблю и пистолеты и бросил их на пол.
— Я безоружен, — пояснил он, а ты, великий визирь, если не выслушаешь меня, то в ближайшей битве об этом пожалеешь.
Тем временем капли капали, молодой невольник дрожал всем телом, а Монтестрюк впился жадным взглядом в Кадура, уже не чувствуя боли.
— А тот кто? — закричал Брикетайль, указывая на невольника. — Он, может, и есть убийца!
— Ребенок, — спокойно произнес Кадур, откидывая рукав одежды невольника и обнажая маленькую нежную руку.
Брикетайль, сердито ворча, неохотно вышел из шатра.
— Говори же, — обратился визирь к Кадуру.
— Я только что приехал из лагеря неверных, — ответил Кадур. — Если ты отдашь мне этого человека, — указал он на Югэ, — сообщу тебе сведения об их силах.
— Подлец! — воскликнул Монтестрюк.
— А зачем он тебе? — спросил Кадура Ахмет.
— Я его ненавижу. Он унизил меня, заставил бить палками. А я сын шейха. Посмотри, у меня следы ударов на спине.
И он показал визирю следы, полученные им когда-то от щедрого на удары маркиза Сент-Эллиса.
— Лжец! — прокричал Югэ.
— Но это не все, — продолжал Кадур. — Есть между нами женщина, за которую я отдам жизнь — да нет, совершу любое преступление.
— Я такую знал, — подтвердил Кьюперли глухим голосом.
— Но она не должна принадлежать ему. Отдай мне его, и я вырву у него сердце из груди.
Неистовство овладело Кадуром; его глаза сверкали, как молния.
— Итак, ты хочешь сообщить мне военные секреты? — спросил Ахмет Кадура.
— Да, их батареи, места расположения, редуты, где стоит конница, откуда надо напасть на них, броды…
— А знаешь ли ты, — спросил Ахмет, — что я могу узнать от тебя любую информацию, ничего тебе за неё не давая?
— Как?
— У меня, видишь ли, есть опытный исполнитель. Ему нужен лишь знак, и ты останешься без головы, если не захочешь открыть мне свои секреты.
Кьюперли хлопнул трижды в ладоши. Вошел турок в красной одежде, с саблей за поясом. Визирь указал ему на Кадура.
— Если он не заговорит, при первом моем ударе в ладоши вынимай саблю, при втором — руби голову.
Кадур стал на колени. Не дрогнув мускулом, он смотрел прямо в лицо Ахмету.
Настала тишина. Слышны были только глухие удары капель о голову Монтестрюка.
Визирь хлопнул в ладоши. Турок выхватил саблю.
— Ну, смерть близка, — произнес Ахмет.
