Между тем до Парижа дошли слухи о счастливом окончании венгерской кампании. И хотя официального курьера ещё не было, этому слуху поверили все. Суассон позвала Шиврю к себе.
— Слышали? — спросила она.
— Да, сраженье… вроде победы. Но это лишь слух. У двадцати тысяч мало шансов против ста тысяч.
— Но действовать надо все равно. Монтестрюк — такой человек, что, пожалуй, его обошли все ядра.
— Верно, ядра иногда бывают очень неловкими.
— Но если он ушел от них, нельзя, чтобы он свободно встретился здесь с Монлюсон. Я призову на помощь случай, а вы должны им воспользоваться.
— Начинайте, а я продолжу.
— Сегодня будьте на вечере у королевы. Если король будет в духе, я поднесу веер к губам.
— Если веер коснется их, я внесу его изображение в свой герб, — ответил Сезар, целуя руку Олимпии.
— Так не теряйте же меня из виду — со смехом ответила она. — Да не мешало бы вам придать немножко меланхолии своему лицу.
— Прекрасно! Я надену маску отчаяния.
Как и ожидала Суассон, король был в превосходном расположении духа. Еще бы! Очередная — да ещё и какая — победа! Лицо у него было довольным, у всех же было просто радостное настроение. Как же! Король обещал спасти германскую империю, и он спас ее!
Обергофмейстерша её величества с обычной ловкостью приблизилась к королю и привлекла его внимание к Шиврю. Тот бродил в глубине зала с горестным видом, опустив голову.
— Среди всеобщей радости, — сказала королю Суассон, — бедный граф де Шиврю один ходит печальный. Сегодня утром он говорил мне о своей горести и так меня растрогал!
— А в чем дело?
Тут Суассон в учтивых выражениях объяснила королю его «вину», что Шиврю не смог принять участие в победном сражении. И что, разумеется, лишь достойная награда в виде особы, удостоенной покровительства самого короля, смогла бы… но нет, он не смеет н неё надеяться единственно из благоговения перед августейшей особой его величества.
— Я уже думал об этом, — сказал король.
Веер графини взмыл к её губам. Сезар, еле сдерживая прыть, подошел немедленно.
— Благодарите его величество за желание дать вам блистательное доказательство своей высочайшей благосклонности, — с учтивой торжественностью продолжала графиня.
Шиврю поклонился, выразив как можно сильнее свое изумление.
— Я не из тех, кто заслужил благосклонность вашего величества, — отвечал он, не забыв глубоко вздохнуть.
— Граф, вы исполнили мою волю. Этого достаточно. Разрешаю вам явиться к графине де Монлюсон и передать ей мою волю — сделать вас герцогом д'Авраншем посредством даруемой мною её руки.
— Ах, государь! — лишь прошептал счастливец.
Его действительно охватило волнение, и поэтому его язык — это было большой редкостью — сразу сделался короче. Он лишь склонился к руке короля и коснулся её губами с глубочайшим (заметим, правдивым!) благоговением. Отойдя от короля, он живо отыскал Лудеака.
— Ну-с, кланяйся герцогу, — прошептал он ему на ухо.
— А, что я говорил? — ответил шевалье. — Если ты среди прочих — трудись и прокладывай себе путь в пыли и дыму, подвергаясь опасностям. Если же ловок, — испытывай удовольствие идти к счастью среди великолепия и блеска королевских галерей.
Шиврю самодовольно улыбался, слушая болтовню приятеля. А тот продолжал:
— Знаешь, меня раздирают противоречия. С одной стороны, — ну почему не я на твоем месте? Чем я хуже? А уж желаний у меня хватит и на нас двоих. Как бы я смотрелся герцогом и пэром, да при красивой жене? Да при богатстве, почете и уважении? Ничуть не хуже многих. А с другой стороны, ведь твои победы — и мои тоже. И это очень приятно. И раз уж мне не дано быть вместо тебя, — я всегда буду рядом с тобой. Так я чувствую на себе отблеск не только твоего сияния, но и своего ума, воплощенного в тебе…
«Однако», подумал Шиврю, «и на него находит глупость». Но он лишь одобрительно взглянул на друга.
В этот момент по залам прошел гул восторга и изумления.
Среди придворных появилась женщина ослепительной красоты. Тотчас от одного к другому передалось имя баронессы фон Штейнфельд.
Графиня Суассон торжественно двинулась к ней навстречу. Взяв её за руку, она подошла к королю, отвесила низкий поклон и, не теряя торжественности, произнесла громким голосом:
— С разрешения вашего величества, имею счастье представить баронессу фон Штейнфельд, в порыве благодарности пожелавшую передать французскому двору приветствия от двора австрийского.
Король в очередной (не тысячный ли? Нет, миллионный!) раз проявил свою знаменитую в Европе благосклонность. Он подал баронессе руку, усадил её на почетное место и завел беседу.
Глаза Олимпии засверкали, оттуда посыпались молнии. Она подошла к Сезару и, играя веером,
