Раненый медленно, превозмогая боль, поднялся на ноги; из его перебитого носа хлестала кровь. Глаза были затуманены, а подобранный меч ходил ходуном в ослабевшей руке. Шатаясь, он Двинулся на Ченаю.
- Ты по крайней мере не трус, - похвалила она его. Лезвие ее меча стремительно нарисовало у него под подбородком алую черту, и воин упал навзничь.
Ченая глубоко вздохнула и свистом позвала Рейка. Девушка и сокол оглядели шесть трупов. На них не было мундиров Третьего отряда, с разочарованием отметила Ченая. Имея такое доказательство, можно было бы перевешать их всех или хотя бы выгнать из города - Хорошая работа, женщина из Рэнке.
Тотчас узнав голос, Ченая стремительно обернулась. Шупансея собственной персоной и двадцать воинов-бейсибцев преграждали дорогу ко дворцу. Очевидно, они вышли на улицу в разгар схватки. Вспыхнул факел, за ним еще один.
- Не удивляйся, - сказала бейса. Она указала на труп человека в плаще. - Он вошел во дворец сегодня утром вместе со слугами, но не ушел с ними, а спрятался в конюшне. Мои люди выследили его, но решили подождать и выяснить его замысел.
Ченая ничего не ответила и, сжимая меч, попыталась понять, несут ли слова бейсы опасность.
- Молин объяснил нам, чего ты хочешь, - продолжала Шупансея. - Тебе нечего опасаться.
Ченая усмехнулась:
- Мой дядя делает слишком смелые предположения.
Бейса пожала плечами.
- Похоже, грубость у тебя в крови, - вздохнула она. - А может, когда мы ближе узнаем друг друга, ты изменишь свое отношение. Кадакитис сказал, что обещал устроить прием в честь твоего приезда. Через неделю я сама устрою его, чтобы отметить прибытие твое и Лована Вигельса в Санктуарий.
Ченая выдавила улыбку, затем, опустившись на колено, вытерла меч о ближайший труп и спрятала в ножны.
- Мы с отцом, конечно же, примем приглашение принца, - она погладила перья Рейка. - Я люблю приемы.
Две женщины впились друг в друга взглядами, и глаза их выражали взаимную ненависть и недоверие. Однако эта ночь осталась за Ченаей. Пусть Шупансея узнала об опасности, которая угрожала принцу; но это она, ранканка, помешала ей осуществиться. Рыбоглазые воины за спиной бейсы были только зрителями и восхищались ее доблестью.
- Примите благодарность мою и вашего кузена за предпринятые ради него усилия, - натянуто произнесла Шупансея. Она махнула рукой, и половина ее телохранителей принялась убирать тела. - Сейчас, по-моему, несколько поздновато принимать гостей. Уверена, ты найдешь дорогу к выходу.
Повернувшись, бейса удалилась во дворец.
- Оставьте кошки себе, - небрежно кивнула стражникам Ченая, направляясь к калитке. - Они мне больше не понадобятся.
ДУНОВЕНИЕ СИЛЫ
Диана Л. ПАКСТОН
- Красную, папа, теперь я хочу красную муху!
Оглядев своего маленького сына, Лало вздохнул и выбрал из кучи алый грифель. Его рука умело забегала по бумаге, набрасывая голову, грудь, согнутые ноги и контуры прозрачных крыльев.
Заменив красный грифель на золотой, он сделал цвета переливающимися, а в это время Альфи, взобравшись на скамейку рядом с отцом, с сосредоточенной настойчивостью трехлетнего ребенка следил за каждым его движением.
- Готово, папа?
Ребенок потянулся к столу, чтобы посмотреть на рисунок, но Лало отодвинул лист бумаги, гадая, когда же вернется Джилла и заберет ребенка. И вообще, где она? В груди тревожно щемило сердце. В эти дни противостояние бейсибских захватчиков и различных местных формирований делало опасным даже простой выход за покупками; их старший сын Ведемир, свободный сегодня от работы у караванщика, вызвался проводить мать на базар.
Медовый месяц бейсибцев и жителей Санктуария окончился, каждый день приносил новые слухи о растущем сопротивлении аборигенов и кровавом ответе пришельцев. Джилла и Ведемир должны бы уже вернуться домой...
Альфи дернул Лало за руку, привлекая к себе внимание. Глядя на темноволосую головку мальчика, отец подумал, как странно похожими оказались его первенец и младшенький - оба смуглые, упрямые... На мгновение показалось, что прошедших лет не было - Лало вновь превратился в молодого отца, а рядом с ним примостился Ведемир, упрашивающий его нарисовать еще что-нибудь.
Правда, сейчас рисунки Лало были другими.
- Папа, а эта муха будет видеть? - указал Альфи на нарисованную головку.
- Да, да, головастик, подожди минутку.
Взяв нож, Лало принялся очинять черный грифель. Малыш заерзал на стуле, рука дернулась, и нож порезал большой палец.
Лало выронил нож, сверкнул глазами на сына и поднес палец ко рту, чтобы остановить кровь.
- Папа, ну сделай это - сделай фокус и заставь их улететь! - упрямо просил Альфи.
Подавив желание отшлепать ребенка, Лало набросал усики и веселые глазки. Альфи не виноват. Не надо было начинать эту игру.
Состроив рожу, он взял бумагу и на какое-то время закрыл глаза, фокусируя энергию, потом открыл и нежно подул на яркие крылышки...
Альфи замер с открытым ртом, когда яркая точка зашевелилась, расправила переливающиеся крылья и зажужжала прочь, присоединившись к 'россыпи алмазов' - другим мухам, кружащимся над мусорным ведром у двери.
Один благословенный миг ребенок сидел спокойно, а Лало, посмотрев на нарисованных им насекомых, внезапно поежился.
Он вспомнил: красный сиккинтайр, проплывающий над головами пирующих богов, несравненное великолепие Ильса, изящество разливающей вино Эши.., добродушие Тилли.., или это была Тиба.., о боги, неужели он уже начал забывать?
- Папа, а теперь сделай мне пурпурно-зеленую с... - маленькая ручка дернула его за рукав.
- Нет! - Лало вскочил, с грохотом отодвигая стол. Цветные грифели рассыпались по полу.
- Но, папа...
- Я сказал - нет! - закричал Лало и тут же возненавидел себя, когда Альфи, судорожно сглотнув, затих.
Выбравшись из-за стола, художник бросился было к двери, но остановился на полпути. Он не может - он обещал Джилле - не может оставить ребенка одного дома! К черту Джиллу! Лало закрыл руками глаза, пытаясь прогнать гнездившуюся за ними боль.
Сзади послышалось слабое всхлипывание. А потом слабый шорох - это Альфи очень осторожно начал складывать грифели назад в коробку.
- Прости, головастик... - извинился Лало. - Ты ни в чем не виноват. Я люблю тебя - просто папа очень устал.
Нет, Альфи не виноват... Лало поплелся к окну и, раскрыв старые ставни, глянул на разбросанные в беспорядке крыши домов. Можно было бы подумать, что человек, побывавший на пиру богов, станет другим, возможно, даже приобретет некое видимое обычным глазом сияние - особенно человек, способный не только рисовать чужие души, но и вдыхать жизнь в свои творения. Но нет, ничего не изменилось. Абсолютно.
Он посмотрел на свои ладони, широкие, с толстыми пальцами, с краской, въевшейся в поры и под ногти. На короткий миг они были руками бога - но вот он снова здесь, в Санктуарии. Город рушится в бездну ада с большей, чем обычно, скоростью, а он ничем не может помочь ему.
Лало вздрогнул, услышав, как что-то прожужжало возле уха, и увидел, как одна из сотворенных им пестрых мух кругами полетела через окно вниз, к богатой кормом куче отбросов в конце тупика. На секунду художник задумался: смогут ли мухи размножаться и обратит ли кто-нибудь в Санктуарии внимание на крылатые бриллианты, кружащие над мусором.
Порыв воздуха принес вонь.
