канцелярию, а утром первого сентября, когда начались занятия, он просто привел меня в пятый класс и посадил за свою парту.
- Знаешь, - объяснил он мне, - в этих канцеляриях такие волокитчики сидят, что лучше их всегда обходить. По-революционному.
Первым был урок французского языка. Преподавательница - еще молодая, довольно полная, в широкой канареечной кофте с огромными пуговицами и в туфлях на высоких каблуках - громко, звучно скачала ученикам несколько непонятных для меня слов и улыбнулась. Класс дружно ей что-то ответил, большая часть учеников встала. Я вопросительно поглядел на Володьку. Он, развалясь, сидел за партой и небрежно бросил мне:
- Буза. Поздоровалась на своем буржуйском языке.
Француженка медленно прошлась между партами, ласково кивая знакомым ученикам. Кожа лица у нее была нежная, голову венчала искусно уложенная коса из блестящих золотисто-белокурых волос, голубые глаза смотрели доброжелательно; от нее внятно и сладко пахло духами. Француженка остановилась возле круглоносенькой девочки в форменном коричневое платье с пелеринкой, о чем-то спросила и, выслушав ответ, благосклонно кивнула ей. Краснощекий стриженый гимназист указал ей на меня:
- Вот новенький.
Это наконец было сказано по-русски, и преподавательница укоризненно покачала головой Она подошла к нашей парте, что-то приветливо мне сказала и поощрительно и ожидающе уставилась в глаза. Я весь вспотел и поглядел на Володьку. Сзади послышалось хихиканье.
- Что же вы не отвечаете? - удивленно спросила меня преподавательница уже по-русски.
Я не знал, что отвечать, уши у меня горели. Один из гимназистов самоуверенный, лощеный, упитанный, в новом мундире, с белыми, гладко расчесанными волосами - весело кинул:
- Он глухонемой.
С парт послышался откровенный смех. Володька Сосна неразборчиво шепнул мне:
- Спраш-в-ет, как т-бя звать. От-вечай: же ма пель Авд-ев.
- Как? - переспросил я. - Ма... дель?
- Жжж ма пшш-ель, - прошипел Володька еще тише.
Учительница стукнула карандашом о парту:
- Сосновский! Разговорчики!
Мне очень хотелось стать сразу учеником пятого класса гимназии. Я поборол свою застенчивость, встал, вытянул вспотевшие руки по швам и громко отчеканил:
- Извиняюсь. Зовусь мадмазель Авдеев.
Поклонился и сел.
Смех грянул такой, что задребезжали стекла, улыбнулась даже сама француженка. А тот же лощеный, белобрысый и белоглазый гимназист, выскочив из-за парты, сделал передо мной реверанс и, давясь хохотом, выкрикнул:
- Пардон, мадемуазель. Могу ли пригласить вас на паде-катр?
После этого в классе поднялось совсем что-то невообразимое. Напрасно преподавательница старалась навести порядок, стучала карандашом по столу. Я удивленно озирался по сторонам, не понимая, почему все словно взбесились. Володька Сосна показал белоглазому гимназисту кулак:
- Видал, Ложка? На перемене сперва со мной потанцуешь.
- Сос-но-овский! - укоризненно, в нос протянула француженка.
- А пускай этот офицерский сынок не нарывается, - запальчиво ответил ей Володька. - Мой товарищ Витя Авдеев не отвечает потому, что весной заболел всеми тифами сразу. А если он сирота, интернатский, то не может учиться в пятом классе гимназии? В другом городе он кончил четыре, только язык проходил немецкий. Ясно? Запишите его к нам в журнал.
- Что за тон, Сосновский? - вспыхнула преподавательница, и на щеках под ее глазами проступили красные пятна. - Одному вы подсказываете, другому грозите кулаком... не поздоровались, когда я вошла. Хотите, чтобы директрисе пожаловалась? Смотрите! Не то я вас попрошу оставить класс!
- Это вам не царская гимназия, а советская трудовая школа, - упрямо, с вызовом заговорил Володька. - Выгонять нас учителя не имеют права. Вот, может, еще в карцер посадите? Запишете в кондуит? Так это уже музейное прошлое. Кроме мадам Петровой, у нас есть еще школьный исполком. - Он вдруг достал из парты свою синюю капитанскую фуражку с золотым басоном и лаковым козырьком, насунул на лоб. - А выйти я и сам могу. Лучше в айданы играть, чем слушать этот буржуйский язык. Оревуар - мордой в резервуар!
Учительница нервно закусила полную нижнюю губу. Неожиданно голубые глаза ее лукаво сощурились, она рассмеялась:
- На этом 'буржуйском' языке, между прочим, разговаривали первые в мире коммунары. Вся Россия сейчас поет 'Интернационал', но известно ли вам, что его написал француз Эжен Потье? Ваша мать, Сосновский, известная всему городу артистка, а вы... Придется вызвать Полину Васильевну и поговорить о вашем поведении...
Лицо Володьки отобразило замешательство, и классную дверь за собой он закрыл очень тихо.
На перемене, когда все высыпали во двор, я почувствовал полное отчуждение к себе мундирных гимназистов. И пусть. Я решил больше не возвращаться в этот класс: ну его к черту, лучше сяду в третий. Тут ко мне подошел Володька Сосна, веселый, с полной пригоршней выигранных айданов. Он решительно взял меня за руку, растолкал толпу пятиклассников, среди которых стоял Логинов - упитанный белобрысый гимназист, кривлявшийся передо мной в классе.
- Вот он, - указал мне на него Володька. - Стукайтесь. А ну, пацаны, раздай круг! Не дрейфь, Витька, волохай его, а если на тебя кто налетит сзади, я заступлюсь. С тобой мы против всего класса выстоим.
Я уже видел, как Володька один выстоял против класса, насчет себя ж сильно сомневался. Несчастье мое заключалось в том, что я был маловат ростом и еще не совсем оправился от болезни. Поэтому в стычках, - а их не мог избежать ни один воспитанник, как бы смирен ни был, - чаще попадало мне, отчего я и не любил драться. Логинов был выше меня на целую голову, толще, но ничего другого делать не оставалось, иначе прослывешь трусом, а тогда всякий безнаказанно станет давать зуботычины.
'Хоть бы не очень морду набил', - без всякой надежды подумал я, вышел в круг и неуверенно подсучил рукава. Надо было заводить ссору; месяц, проведенный в интернате, научил меня разным приемам.
- Задаешься? - сказал я, стараясь, однако, держаться подальше от своего противника. - Сильный?
Я сплюнул на землю и, показав пальцем на мокроту, повторил одеревеневшими губами:
- Сильный? А ну подыми.
За этим 'разгоном' должна была последовать схватка. Однако Логинов, увидев такие приготовления, сразу потерял свой румянец, снял передо мной форменный картуз без герба, торопливо заговорил:
- Извините, товарищ Авдеев, если я вас оскорбил;
Конечно, вы можете меня ударить... но я, честное слово, больше не позволю себе...
Голос его дрожал. Я сразу выпятил грудь и важно отставил ногу.
- Сдрейфил, Ложка? - закричал Володька. - Увиливаешь? Нет, расплачивайся своей мордой.
Я испугался, что Логинов передумает, и поспешно сказал:
- Ладно, Володя. Я его прощаю, Володя. Пускай гуляет... и в другой раз не нарывается.
Сторож дал звонок, ребята побежали в классы. Во мне все еще тряслось от волнения, я сел на лавочку под окном нашей палаты, достал кусок подсолнечной макухи, но укусить не мог и лишь стучал по нему зубами.
- Чего же ты? - удивленно закричал Володька. - Айда скорей, а то учитель не пустит. На большой перемене будут давать бутерброды с брынзой. Я был в канцелярии: уже нарезали.
Это меняло дело. Володька обнял меня за плечо, я сунул макуху в карман, и мы рысью пустились в класс.
Мундирные гимназисты перестали надо мной смеяться, а на следующей перемене Логинов услужливо развернул перед нами свой завтрак - французскую булку с двумя котлетками, кусок пастилы, любезно осклабился:
- Не угодно ль?
- Что это? - спросил Володька. - А! Толково!
Он забрал у гимназиста весь завтрак целиком, и мы его съели.
Уж потом я узнал, что Логинов испугался совсем не меня, а интернатских ребят. Вход в Петровскую гимназию был рядом с нашим двором, и он боялся, как бы Володька Сосна с моими товарищами не избили его за меня. Когда год спустя Логинова исключили из трудовой школы, и я его встретил вечером на Московской улице возле кинематографа 'Солей', он со словами 'а, пролетарская мамзель' дал мне подножку, и я полетел затылком на тротуар. На этом наше знакомство с ним и закончилось. Но тогда, в день поступления в гимназию, я счел, что он меня испугался, и очень приободрился. Мне показалось, что я так же легко могу преодолеть и непонятную науку пятого класса.
Я стал заниматься, только с передней парты пересел на 'Камчатку'. Однако с первых же уроков безнадежно увяз положительно во всех предметах. Напрасно я пытался отгадать, что такое 'икс' и 'игрек' и кто из них больше? Как понять слова: 'фонетика и морфология русского языка'? Что означают мудреные названия: 'климат, ландшафт Африки'? Или 'муссоны'? Правда, угрызения совести недолго меня мучили. На задней парте собралась уютная компания лоботрясов. Во время уроков мы осторожно играли в перышки под щелчки, дергали девочек за косы, стреляли из камышовых трубок горохом, жеваной бумагой, переговаривались пальцами с помощью азбуки глухонемых; я, кроме того, еще рисовал. Мы всячески старались не мешать учителям, заботясь о том, чтобы и они нам поменьше мешали.
Основное, чем я занимался в эту осень, - играл в айданы, выменивая их на пайки хлеба, на сахар и вторые обеденные блюда. Другим моим увлечением были марки. Каждый пятый воспитанник гимназии мадам Петровой оказался филателистом. По вечерам в палатах шла бойкая торговля: марки Конго меняли на марки Португалии, за кокосовые пальмы Тасмании охотно давали голову императора Франца-Иосифа и какой-то итальянский монастырь. Денег на альбом у меня, конечно,
