- 1
- 2
Аверченко Аркадий
Мой сосед по кровати
Аверченко Аркадий
Мой сосед по кровати
Гостей на этой даче было так много, что я не всех знал даже по фамилиям. В 2 часа ночи вся эта усталая нашумевшая за день компания стала поговаривать об отдыхе. Выяснилось, что ночевать остаются восемь человек - в четырех свободных комнатах.
Хозяйка дома подвела ко мне маленького приземистого человечка из числа остающихся и сказала:
- А вот с вами в одной комнате ляжет Максим Семеныч.
Конечно, я предпочел бы иметь отдельную комнату, но по осмотре маленького незнакомца решил, что, если уж выбирать из нескольких зол, то выбирать меньшее.
- Пожалуйста!
- Вы ничего не будете иметь против? - робко осведомился Максим Семеныч.
- Помилуйте... Почему же?
- Да видите ли... Потому что компаньон-то я тяжелый...
- А что такое?
- Человек я пожилой, неразговорчивый, мрачный, все больше в молчанку играю, а вы, паренек молодой, небось душу перед сном не прочь отвести, поболтать об этом да об том?
- Наоборот. Я с удовольствием помолчу. Я сам не из особенно болтливых.
- А коли так, так и так, - облегченно воскликнул Максим Семеныч. - Одно к одному, значит. Хе-хе-хе...
Когда мы пришли в свою комнату и стали раздеваться, он сказал:
- А ведь знаете, есть люди, которые органически не переносят молчания. Я потому вас и спросил давеча. Меня многие недолюбливают за это. 'Что это', говорят, 'молчит человек, ровно колода'...
- Ну, со мной вы можете не стесняться, - засмеялся я.
- Ну, вот, спасибо. Приятное исключение...
Он снял один ботинок, положил его подмышку, погрузился в задумчивость и потом, улыбнувшись, сказал:
- Помню, еще в моей молодости был случай... Поселился я со знакомым студентом Силантьевым в одной комнате... Ну, молчу я... день, два - молчу... Сначала он подсмеивался надо мной, говорил, что у меня на душе нечисто, потом стал нервничать, а под конец ругаться стал... 'Ты, говорит, 'обет молчания дал? Чего молчишь, как убитый?' отвечаю. 'Нет', говорит, 'ты что-нибудь скажи!' - молчу. День, два. Как-то схватил он бутылку да и говорит: 'эх', 'с каким бы удовольствием трахнул тебя этой бутылкой, чтобы только от тебя человеческий голос услышать'. А я ему говорю: 'Драться Помолчали денька три опять. Однажды вечером раздеваемся мы перед сном, вот как сейчас, а он как пустит в меня сапогом! 'Будь ты', 'проклят отныне и до века. Нет у меня жизни человеческой!.. Не говорит, 'в гробу я лежу, в одиночной тюрьме или где. Завтра же утром съезжаю!' И что же вы думаете?
Мой сосед тихо засмеялся.
- Ведь сбежал. Ей-Богу, сбежал.
- Ну, это просто нервный субъект, - пробормотал я, с удовольствием ныряя в холодную постель.
- Нервный? Тогда, значит, все нервные! Ежели девушка двадцати лет, веселая, здоровая, она тоже нервная? У меня такая невеста была. Сначала говорила мне: 'мне', говорит, 'нравится, что вы такой положительный, не болтун'. А потом, как только приду - уже спрашивать начала: 'чего вы все молчите?' - 'Да о чем же говорить?' - не о чем? Что вы сегодня, например, делали?' - 'Был на службе, теперь вот к вам приехал'. - 'Мне', говорит, 'страшно молчите...' - 'Такой уж', говорю, 'я есть - таким меня и там! Приезжаю к ней как-то, а у нее юнкер сидит. Сиди-ит, разливается! 'Я, говорит, - видел и то и се, бывал и там и тут, и бываете ли вы в театре, и любите ли вы танцы, и что это значит, что подарили мне сейчас желтый цветок, и со значением или без значения?' И сколько этот юнкер мог слов сказать, это даже удивительно... А она все к нему так и тянется, так и тянется... Мне-то что... сижу - молчу. Юнкер на меня косо посматривает, стал с ней перешептываться, пересмеиваться... Ну, помолчал я, ушел. И что ж вы думаете? Дня через два заезжаю к ней, выходит ко мне этот юнкер. 'Вам, говорит, чего тут надо?' - 'Как чего? Марью Петровну - 'Пошел вон!', говорит мне этот проклятый юнкеришка. 'А то 'тебя, так тресну, если будешь еще шататься'. Хотел я возразить оборвать мальчишку, а за дверью смех. Засмеялась она и кричит из-за двери: 'Вы мне; говорит, не нужны. Вы молчите, но ведь и мой комод молчит, и мое кресло молчит. Уж лучше я комод в женихи возьму, какая разница...' Дура! Взял я да ушел.
Я сонно засмеялся и сказал:
- Да-а... История! Ну, спокойной ночи.
- Приятных снов! Вообще, у мужчины, хотя логика есть, по крайней мере. А женщина иногда так себя поведет... Дело прошлое - можно признаться - был у меня роман с одной замужней женщиной... И за что она меня, спрашивается, выбрала? Смеху подобно! За то, видите ли, 'что я очень молчалив и поэтому никому о наших отношениях не проболтаюся...' Три дня она меня только и вытерпела... Взмолилась: 'Господи, Создатель! говорит, пусть лучше будет вертопрах, хвастунишка, болтун, но не этот мрачный надгробный мавзолей. Вот, говорит, со многими приходилось целоваться и обниматься, но труп безгласный никогда еще любовником не был. Иди ты, говорит, и чтобы мои глаза тебя не видели отныне и до века!' И что ж вы думаете? Сама пошла и мужу рассказала о наших отношениях... Вот тебе и разговорчивость! После скандал вышел.
- Действительно, - поддакнул я, с трудом приоткрывая отяжелевшие веки. - Ну, спите! Вы знаете, уже половина четвертого.
- Ну? Пора на боковую...
Он неторопливо снял второй сапог и сказал:
- А один раз даже незнакомый человек на меня освирепел... Дело было в поезде, едем мы в купе, я, конечно, по своей привычке сижу, молчу...
Я закрыл глаза и притворно захрапел, чтобы прекратить эту глупую болтовню.
- ...Он сначала спрашивает меня: 'Далеко изволите ехать?' - 'То есть, как да?'...
- Хррр-пффф!..
- Гм! Что он заснул, что ли? Спит... Ох, молодость, молодость. Этот студент бывало тоже, что со мной жил... Как только ляжет - сейчас храпеть начинает. А иногда среди ночи проснется и начинает сам с собой разговаривать... Со мной-то не наговоришься - хе-хе!
Я прервал свой искусственный храп, поднялся на одном локте и ядовито сказал:
- Вы говорите, что вы такой неразговорчивый. Однако теперь этого сказать нельзя.
Он недоумевающе повернулся ко мне.
- Почему?
- Да вы без умолку рассказываете.
- Я к примеру рассказываю. Вот тоже случай у меня был с батюшкой на исповеди... Пришел я к нему, он и спрашивает, как полагается: 'Грешен'. - 'А чем?' - 'Мало ли!' - Молчим. Он молчит, я молчу. Наконец...
- Слушайте - сердито крикнул я, энергично повернувшись на постели, Сколько бы вы ни говорили мне о вашей неразговорчивости, я не поверю! И чем вы больше мне будете рассказывать - тем хуже.
- Почему? - спросил мой компаньон обиженно, расстегивая жилет. - Я, кажется, не давал вам повода сомневаться в моих словах. Мне однажды даже на службе была неприятность из-за моей неразговорчивости. Приезжает как-то директор... Зовет меня к себе... Настроение у него, очевидно, было самое хорошее... 'Ну, что, спрашивает, новенького?' - ничего?' - 'Да так ничего!' - 'То есть, позвольте... мне...'
- Я сплю! - злобно закричал я. - Спокойной ночи, спокойной ночи, спокойной ночи.
Он развязал галстук.
- Спокойной ночи. '...Как это вы так мне отвечаете, - говорит, ничего! Это невежливо!' - 'Да как же иначе вам ответить, если ничего. Из ничего и не будет ничего. О чем же еще пустой разговор мне начинать, если все старое!' - 'Нет, говорит, все имеет свои можно, говорит, быть неразговорчивым, но...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Тихо, бесшумно провалился я куда-то, и сон, как тяжелая, мягкая шуба, покрыл собою все.
* * *
...Луч солнца прорезал мои сомкнутые веки и заставил
- 1
- 2